Да, сравниваю. И тогда, и сейчас. Все они — мой народ. Люди были лучше. То, что делает человека человеком, присутствовало в них в большей мере. Чистота души, душевность. От отца к сыну, из поколения в поколение. Племя прививало мораль. Она впитывалась с молоком матери. Хотел сказать — шло воспитание, но о каком воспитании могла идти речь? Разве что — личным примером. Как звериный детеныш знает от рождения все, что ему необходимо для выживания. Инстинкт! Да, пожалуй, это был инстинкт человеческого рода. То, без чего мы бы не выжили, как вид. Перечислить этот свод правил невозможно, столько деталей, нюансов. Но основная масса людей жила в соответствии с этим сводом с рождения, росла, растила своих детей, внуков, а экземпляры со сбитым генотипом отбраковывались на ранней стадии.
Жарко, все-таки. Пришлось снять шинель. Никаких вещей с собой брать не стал, одел что поновее. Чемоданы не люблю, руки должны быть свободны, а вещьмешок… Еще бы узелок на палочку и — вон из Москвы. Долгие проводы — лишние слезы. Не к месту, но к настроению…
Приехав с утра на Казанский вокзал, наша изготовившаяся к путешествию троица никакой информации об отправке поездов на Царицын не обнаружила. Ни наглядной, ни устной. Лишь портреты Ленина и Троцкого, украшавшие фронтон здания, твердым взглядом указывали путь будущим поколениям. Вам туда!
Народу на перронах и вокруг вокзала было относительно много, но заполошной беготни с воплями, плачем, ронянием багажа, сопровождающей намечающийся отход состава, абсолютно не наблюдалось. Основная масса отбывающих плотно расположилась по всему околовокзальному пространству, пуская корни, лишь некоторые граждане шлялись между кучами стерегомого барахла в поисках кипяточка и удовлетворения прочих прозаических надобностей. С отъездом ничего не намечалось. Никуда. Все тупо ждали. Усадив молодежь на вещички на разысканное пустующее место в начале перрона, я минут десять пошатался вокруг, задавая всем подряд дурацкий вопрос — Вы не знаете?.. Не знали, а меня и знать не хотели. Ни одного представителя железнодорожного ведомства поймать не удалось и, выдав молодым людям указание сидеть и не разбегаться, я двинул в здание вокзала, прямо к самому главному местному начальнику.
Опыт путешествий в этом времени у меня кой-какой имеется. Покатался уже на всяческие переговоры. Разберусь. Один только раз мой переезд из Петербурга в Москву готовил Бонч, как управделами Совнаркома. Он же был назначен инициатором решения о временном переносе столицы. Тайна сия великая есть, окромя Ленина и Бонча — никому! Нигугу! С середины февраля пол-города обсуждали намечающееся событие, ведь золотой запас вывозим. Это же Бонч!