Новая родственница держалась дружелюбно, явно заинтересованная тем, что происходит в доме Марфы. Ева то и дело ловила на себе взгляд карих глаз. Оттенок их был какой-то странный – то ли с рыжиной, то ли с желтизной. А губы тонкие, хотя последние пять лет тонкие губы не носят.
«Ни красоты, ни сексапила», – констатировала Ева и расслабилась: на ее место никто не претендовал.
Но стоило ей решить, что Успенскую не стоит брать в расчет, как та устроила показательное выступление с купанием.
«Нарочно распустила волосы, – догадалась Ева. – Покрасоваться». Больше всего Еве не понравилось, какими глазами Матвей смотрел на выходящую из воды Машу. Следовало признать, что выход получился эффектным: тонкая гибкая женщина, окутанная рыжими, переливающимися на солнце волосами. Это был не вульгарный красный, а золотисто-рыжий, местами янтарный, как капля меда или застывшая на сосновой коре смола. Как-то сразу становилось ясно, что покрасить волосы в такой цвет невозможно, и от этой неповторимости он казался еще ценнее.
Но как Олейников уставился на музыкантшу! Черт-черт-черт, это бесило Еву, хотя, говоря откровенно, Матвей ей вовсе не был нужен.
Во всяком случае, если подходить с рациональной точки зрения (а Ева была рациональна до мозга костей), Борис Ярошкевич со всех сторон перспективнее. Чем в своем Санкт-Петербурге занимался Олейников, Ева толком не знала… какой-то малодоходной ерундой: что-то связанное с путешественниками. Кажется, производил для них чашки. Одним словом, неудачник. В отличие от того же Бориса, явно из клана Настоящих Мужиков.
Но уже десять лет назад было в Матвее то, что подкупало Еву. Быть может, легкомысленная небрежность ко всему, что составляло основу жизни Настоящего Мужика: к машинам, квартирам, дорогим часам и прочим свидетельствам статуса. Или его горячая увлеченность тем, что он считал своим делом («Господи, вспомнить бы, чем же он занимался…»). Или его легкая, фоном ко всей жизни идущая ироничность, а впридачу к ней мальчишество, проявлявшееся всегда неожиданно… О, как они могли беситься и орать с Марком! И тратить часы на сущую ерунду – например, на конструирование вертолета размером с чашку.
И еще – нельзя было не признаться – Еву подзадоривало равнодушие Олейникова. Раньше она была женой его друга – и Матвей смотрел на нее пустым вежливым взглядом и говорил пустые вежливые слова. Потом Марк погиб, и Ева лелеяла надежду, что теперь-то этот увалень обратит на нее внимание. Но ничего не изменилось. Она оставалась женой покойного друга, и черт его знает, этого мужлана, какие странные принципы сидели у него в голове и намертво защищали от ее чар.