— Не простили вы мне этого. До сих пор… — вздохнул он.
— Я мать. Имею право распоряжаться судьбой моих детей?
— Даже умерших? — спросил он.
— Я так тяжко и долго хворала в Неполомицах… — помолчав, сказала Бона.
— Все несчастья пошли от той болезни, — согласился король.
— Но в этом никто не виноват.
— Пусть будет так.
— Разве я часто жаловалась на то, что в трудные часы, даже во время родов, была предоставлена себе? Одна, всегда одна в этом холодном замке, в окружении неприязненных придворных, медлительных слуг и вельмож-интриганов…
— Неужто вы так беззащитны? — усомнился он.
— Ага, вы думаете о зубах дракона? — вспылила она. — Вы тоже? Ваша супруга слишком властолюбива? О боже! Да кто же вам мешал взять все в свои руки? Не только воевать, но и больше заботиться — я уж не говорю обо мне — о благе династии? О возвращении присвоенных или украденных у казны земель? О будущем дочерей и сына?
— Вашего сына, — буркнул он. — Его воспитываете вы и ваш италиец.
— Санта Мадонна! Опять о том же! Опять об этом! Но кто может запретить вам, монарху, чаще с ним видеться7 В Литве было бы довольно времени, чтобы поразмыслить и об этом.
— Разумеется, ни в чем вам не переча, — съязвил он.
— Ах! — вздохнула Бона. — Я знаю одно: я — женщина, и чувствую себя такой усталой…
— Я постараюсь приехать, — сказал король, помолчав.
— Как скоро? Король не ответил.
— Почему вы молчите? — воскликнула она с жаром. — Раньше все было совсем, совсем иначе… Вы тоже хотите отдохнуть? От меня? Санта Мадонна! Я сержусь. Я могу накричать! Но я ничего не скрываю. А вы смотрите на меня и молчите, всегда молчите! Я предпочла бы гнев, несправедливые упреки — их я могла бы по крайней мере отвести. Все, только не эту снисходительность. Не это каменное упорство, о которое я спотыкаюсь и которого не в состоянии преодолеть. Никогда! Никогда!
Он молчал по-прежнему, но уже не смотрел на нее. Тогда она заговорила немного спокойнее:
— Очень жаль. Мне остается только одно: ра21епга 1 ре-гапга. Мы будем ждать вас с надеждой, с тоскою. Я и Август и весь двор наш.
Она подошла к нему, протянув обе руки для пожатия и поцелуя, но он неожиданно привлек ее к себе. Из духа противоречия, о чем она, впрочем, тут же и пожалела, Бона попыталась отстраниться, и уста короля едва коснулись ее щеки. Он тотчас же отпустил ее, и они некоторое время молча стояли друг против друга.
— Поздно уже. Кареты ждут, — сказала королева.
— Да, — очень тихо, одним только словом, ответил король.
Она улыбнулась как-то неловко и озабоченно, впервые за все время их супружества смутившись, словно бы испытывая чувство вины. Если бы он окликнул ее сейчас, прощание выглядело бы совсем по-иному, но Сигизмунд промолчал.