Барбара едва заметно кивнула головой, но губы ее искривились в гримасе. Маршал двора от имени королевской супруги поблагодарил королеву-мать, после чего францисканец поспешно покинул душную комнату. Выходя, он заметил, что одна из камеристок бросилась к другому окну и распахнула его настежь. Только король, казалось, ничего не замечал, не видел теней на бледном, изменившемся лице жены. Он был весьма доволен письмом матери, воздававшей должное его супруге. На другой день, прощаясь с францисканцем, сказал:
— Передайте королеве мою признательность. Я рад, что она перестала внимать гнусным наговорам и клевете, поблагодарите и сестер за их милое письмо, но скажите, что ни лекарства, ни визиты нам сейчас не надобны. Мы предпочитаем обмениваться с семьей письмами и частых встреч не желаем.
Лисманин не стал повторять своей августейшей госпоже сих обидных слов; из рассказов придворных, не скрывавших, что они всячески избегают комнаты Барбары — несчастная разлагалась заживо и лишь король мог часами просиживать возле нее, не испытывая ни малейшего отвращения, — он сделал вывод, что рассудок короля помрачился: ничто и никто, кроме умирающей, его не занимали больше. Только это могло служить оправданием королю, боявшемуся, что Бона, приехав, может отравить королеву, дни которой и так были сочтены.
Бона с нетерпением ждала возвращения своего духовника, и он, проследовав через городские ворота, сразу же направился в Яздовский замок.
— Обрадовался? Благодарил? — спрашивала она, словно бы письмо это было написано не супруге сына, а ему самому.
— Его величество были весьма довольны, — отвечал францисканец. — Но, если позволите, я бы посоветовал — никаких визитов, никаких медиков из Варшавы. Король весьма ревнив и подозрителен, хочет сам ухаживать за супругой, даже слуг к ней подпускает неохотно.
И тогда только, словно бы вспомнив, что заставило ее написать письмо, она спросла:
— Ну так как же? Все болеет? Очень изменилась?
— О да, — коротко отвечал францисканец. — Бог даст, протянет до мая, но медики говорят, жить ей осталось не больше месяца. Государыня, вы можете незаметно готовиться в дорогу, на похороны.
Бона глянула на него непонимающим взором, казалось, ее королевская честь была задета.
— Я? — спросила она с негодованием в голосе. — На ее похороны? И не подумаю. Все, что я делала, я делала для него.
А поскольку Лисманин смотрел на нее с изумлением, добавила:
— Господь бог велел нам прощать врагам нашим, но не возвышать их нашим унижением. К маю, если так будет угодно господу, я снова стану единственной королевой Польши…