Желая успокоиться, забыться, королева попыталась было выехать на охоту, но поняла, что это ей не поможет, и решила тут же вернуться в Краков. По приезде ей сообщили радостную весть. Августа она застала повеселевшим, словно бы смирившимся с уготованной ему судьбою. Но сердцем сразу же почувствовала, что он не собирается удерживать ее в замке до рождения наследника, а скорее даже предпочел бы, чтобы она покинула Вавель. Он был любезен, предупредителен, но холоден — и почти не расставался с Изабеллой. Они часто прогуливались в саду, долгие часы проводили вместе в покоях Катерины, а как-то раз за ужином король изъявил желание, чтобы Изабелла с малолетним сыном осталась при нем.
Бона сразу поняла, что это неспроста, но посоветоваться было не с кем, снова дало о себе знать тягостное одиночество. Не было больше милого сердцу Кмиты, преданные ей люди остались в Варшаве. У Паппакоды тоже не осталось здесь ни одного из его прежних шпионов. И только Стньчик, который, естественно, не упустил возможности позлословить, надоумил ее, что, увы…
Вот что рассказал шут: с некоторых пор он стал примечать, что старая камеристка Катрин Хёльцелин… подает своей госпоже только кушанья, приготовленные венским кухмистером, а потом всю серебряную посуду, к которой королева могла прикоснуться, прячет у себя в шкафу. Но оказалось, что и это еще не все, и, ненароком заглянув к фрейлине, Станьчик сказал:
— Слышал, но не верил. Вижу, но не верю. Неужто вы, фройляйн Катрин, даже воду для молодой госпожи держите под замком?
— А что? Вашей милости это мешает? — зло спросила она, закрывая шкафчик на ключ.
— Честно говоря, куда меньше, чем вам возвращение на Вавель, к весьма неприятным для вас воспоминаниям десятилетней давности…
— Вовсе нет, единственное, что мне неприятно, так это сборище шутов при дворе.
— Почему же сборище? — огорчился Станьчик. — Я протестую. Здесь всегда был только один настоящий шут. И вот теперь прибыл второй. И ничуть не уступит первому.
— Как же его зовут? — спросила фрейлина, не в силах сдержать любопытство.
— Это не он, а она. Шутиха. И зовут ее Кватрин. А знаете почему?
— Не знаю и не хочу знать! Ступайте прочь!
— Иду, иду, вот только ключ к шкафчику подберу. А то шутиха совсем голову потеряла. Обычную питьевую воду прячет и на ключ запирает. Поэтому и сырость в замке. Да такая, что даже лягушки появились в покоях. Скачут да квакают: ква-ква-трин. Ква-трин-кен. Видно, немецкому языку обучены, шельмы, знают, что «trinken» — значит «пить», — издевался Станьчик.
Фройляйн Хёльцелин, заткнув уши, бросилась из комнаты.