— Такого еще не бывало! — прошептал Бонер.
— И все же! В Литве, наверное, немало невозделанных, лежащих под паром земель и прочего нашего добра, попавшего неизвестно в чьи руки. Часть можно выкупить, часть отобрать. Да-да. Именно. Нужно по всей Речи Посполитой проверить жалованные грамоты на землю.
Выслушав королеву, Бонер долго молчал, наконец заговорил:
— Намерения у вас справедливые, часть шляхты уже давно требует этого, но… Боже правый! Дело весьма и весьма щекотливое…
— Да. Знаю. Тот, кто хочет забрать свое, многим не нравится. Но, быть может, в этой стране, где, кажется, любой умеет отличить злак от сорной травы, но никому неохота нагнуться, чтобы ее вырвать, — да-да, быть может, и здесь найдется наконец кто-то, кто это сделает. Кто, черт побери, добудет наконец деньги. Немалые. Поэтому я надеюсь, что не встречу отказа, если попрошу у вас сегодня одолжить мне небольшую сумму…
Бонер встрепенулся.
— Осмелюсь напомнить вам, ваше величество, вы недавно заказали во Фландрии весьма и весьма дорогие ткани.
— Ткани? Выкуплю позже. А сейчас мне нужны дукаты для более важных дел. Коль скоро за наследство Августа в Мазовии нельзя поручиться, следует не упускать из виду Чехию и Венгрию.
Если вскоре у нас родится второй сын, еще один королевич, м, о м, мы сделаем его наследником нашего племянника Людвика.
— А если… королевна?
— Тогда… тогда Август должен стать законным обладателем не только Литвы и Короны, но всех иных земель, где сейчас правят короли из рода Ягеллонов.
— Но Людвик, — пробовал возражать Бонер, — хоть и слаб характером, однако здоровье у него отменное, да и лет ему всего двадцать.
— Ну и что? — удивилась Бона. — Князь Мазовецкий тоже в молодых летах умер. А Людвик в пирах да забавах своих, как и он, не знает меры.
Бонер, желая уклониться от разговора, попытался отшутиться:
— Вижу, ваше величество, что вам хорошо известно наше присловье: „Делят шкуру неубитого медведя“.
— Ох, делят, делят! Разве неправда, что об этом венгерском Ягеллоне в последнее время ходят какие-то странные слухи?
— Разумеется, да… Но все же…
— Никаких „все же“! Мадонна гша! Кто угодно подсовывает ему грамоты, а он утверждает их, не читая. И на укрепление граничных замков не дает ни дуката, хотя турки грозят ему войной. Может, он сумасшедший? Покупает шелка, на которые потом и не глядит, а то накинет на себя и разгуливает по замку, будто в тоге. Покои его открыты для всех. Вот и славно. Тем легче подослать нашего лазутчика.
— Ваше величество, вы, надеюсь, помните, что опекун и советник Людвика маркграф Георг — родной брат герцога Альбрехта?