Но Амариллис никогда не отличалась терпением.
Джека и Мелоди сразу провели в дом и водворили в роскошно обставленную гостиную. Комната была столь великолепной, так сияла позолотой и сверкающим хрусталем, что обычно неугомонная Мелоди прижалась к ноге Джека и осматривалась вокруг широко открытыми глазами.
Джек не стал садиться, он хорошо помнил, что гнев лучше выражать стоя.
Спустя некоторое, не слишком долгое, чтобы быть невежливым, время дверь отворилась, и в комнату вплыла Амариллис, высокая, элегантная, с волосами темными и блестящими, как мех лучшей норки, и глазами, синими и холодными, как северные озера. Идеальные, точеные черты, изумительная фигура, безупречный вкус в одежде. Она была одета в черное, этакий траурный наряд, но совершенный по крою.
Она выглядела так же потрясающе, как в последний раз, когда он ее видел, тогда она яростно требовала у отца вышвырнуть его вон из дома. Впрочем, теперь ее лицо совсем утратило живость и выражало лишь благоприобретенную скуку.
Но сквозь притворное равнодушие был заметен ее интерес к производимому на него впечатлению.
— Джек? Неужели это действительно ты? Господи, что могло привести тебя в этот скучный старый дом?
Джек с любопытством ждал, какое чувство испытает при виде Амариллис, но она оставила его совершенно холодным.
— Я пришел поговорить с тобой относительно нашего ребенка.
Амариллис бросила равнодушный, скучающий взгляд куда-то в сторону Мелоди, затем с рассчитанным блеском перевела его на Джека.
— У меня, дорогой, нет никаких детей. Это все знают.
Не говоря ни слова, Джек повернулся и, подойдя к Мелоди, вывел ее за дверь. Там он показал девочке на нижнюю ступеньку роскошной лестницы и велел:
— Сиди здесь!
Мелоди послушно уселась, крепко прижав к груди Горди Энн, она посмотрела на него своими синими глазищами — неужели Амариллис не узнала свои собственные черты в миниатюре? — и слегка выпятила нижнюю губку.
Джек удивленно посмотрел на нее.
«Ох, она, кажется, думает, что ты на нее сердишься».
— Я не сержусь на тебя, Мелоди.
Синие глазищи моргнули, и на них показались слезы.
О Боже! Тревога тоже была для него новым чувством. Список их продолжал увеличиваться.
— Мелоди, я сержусь, но не на тебя, а на леди в гостиной. Я сейчас собираюсь сказать ей несколько грубых слов и не хочу, чтобы ты их слышала. Если ты посидишь здесь немного с Горди Энн, я через несколько мгновений приду и заберу тебя.
На его глазах нижняя губка втянулась обратно и слезы на ресницах высохли.
— Ты сердишься на эту леди?
— Сержусь.
— Горди Энн леди тоже не понравилась.