— Но мы же военные люди. Мне сейчас просто неудобно бежать из своего батальона. Что обо мне подумают мои сослуживцы?
— Но ты же месяц назад сама просила меня походатайствовать о переводе.
— Тогда это было проще. Мы стояли на месте. Другая обстановка.
— Не усложняй события. Вот позвоню — и будет все в порядке. Должны же в конце концов прислушаться к моей просьбе.
— Не звони, не надо. Не ставь в неудобное положение себя и меня.
— Не понимаю. Ты же не в Ташкент бежишь, а в прифронтовой госпиталь. А госпиталь во время боевых действий — это арена напряженной борьбы за жизнь бойца. Кто и за что может упрекнуть госпитального врача, который в крови и стонах не знает ни сна, ни отдыха, вырывает из лап смерти десятки и сотни человеческих жизней?
Вероника не знала, что отвечать на эти слова, и сожалела, что не открылась мужу раньше. По крайней мере не было бы теперь этого трудного разговора. Прав, видно, был Ветров, когда предлагал объясниться с мужем начистоту, без всякого обмана. «Может быть, сделать это сейчас?» — подумала Вероника и поглядела в упор на мужа. Модест Петрович увидел в потемневших глазах жены что-то недоброе и решил не обострять разговора.
— Ну что ж, быть по-твоему, — примирительным тоном сказал он. — Вольному — воля, спасенному — рай. Я ведь почему об этом заговорил? Ты сама хотела перебраться в наш госпиталь. А если раздумала — дело твое. Неволить не буду.
Он старался говорить непринужденно и даже весело, но скрыть невысказанную обиду все-таки не смог. Вероника сразу же уловила недовольную нотку в его голосе, и ей стало жалко Модеста Петровича. Разве можно обижать человека, который готов для тебя на все? Но разве честнее быть с одним, а тосковать о другом?
— Ты на меня не обижайся, Модест Петрович, — тихо проговорила она, — мы разъезжаемся не за тысячи верст, на одном фронте воевать будем. — Она с усилием улыбнулась.
— За что же обижаться, бог ты мой, — развел руками Модест Петрович, — чай, не потеряемся. Навещать будем друг друга. А там, может, и съедемся. Наш госпиталь тоже будут куда-то перебрасывать.
Расстались они спокойно. Модест Петрович наказывал беречь себя, чаще писать. У машины он поцеловал ей руку, потом другую, потом несмело ткнулся губами в щеку. Когда машина скрылась за поворотом, Вероника облегченно вздохнула.
Утром батальон выстроился у землянок в линию ротных колонн — приготовился к маршу. Алексей Ветров, чисто выбритый, затянутый ремнями походного снаряжения, прохаживался перед строем. На груди у него полученный за Халхин-Гол орден Красного Знамени. Комбат надевал его в самые торжественные дни своей жизни.