Очнулась я в Сарроэнре, окутанная теплом Рона.
— Я тебе много неприятностей доставила, да?
— Совсем нет. Ты молодец.
— Да, хвали меня. Мне это нравится. Но почему же я чувствую, что могла бы сделать и больше, и лучше?
Он просто улыбнулся, задумчиво глядя куда-то вдаль.
— Можешь мне что-нибудь посоветовать? Что и как мне делать?
— Я буду рядом. Но решать придется тебе самой. Мои советы тебе не помогут.
— Почему? Ведь ты столько всего знаешь обо всем. Рон?
— Я буду рядом. Подстрахую.
— Вот ведь… — я сдержалась, — И вообще, я есть хочу.
Часов в пять вечера я сидела в доме Мартина. Я собрала своих Прислужников. Все-таки нехорошо получилось с Курцем, Зархаром и Варлаитом — они-то не просили их таковыми сделать. Но, кажется, они на меня не обижаются, даже осознавая, что младшее недоразумение все же стала богиней и собирается работать в полную силу. А значит, и им придется. И тут нельзя уволиться по собственному желанию. И отпуска не полагается. Ни мне, ни им. Правда, я еще не представляю себе, как это все должно быть организовано. Ни инструкций никаких, ни стандартов, ни методик, ни постановлений правительства, ни всего прочего. Как не допустить народных волнений?
Курц сейчас рассказывает, что в мире творится. Оказывается, моя волна протеста выразилась в виде очередной трансляции меня по всему миру. Так что народ решил пока заняться косметической уборкой помещений, т. е. песок из храмов убирают. И возводят новые статуи. Ага — демонессу в храме жизни, и человека в храме смерти. Надо бы объединить их в одно… Додумать мысль я не успела. У меня возникло чувство раздвоенности: вот я — это обычная я, а вот я — такая как я проснулась после годового сна, я — богиня. Оба моих я посмотрели друг на друга и, слившись снова воедино, направились в мир посметрия.
Конни слушала мой рассказ о происходящем в мире и вдруг замерла, приобретя человеческий облик, словно снова уснула, но с открытыми глазами.
Мы с остальными переглянулись и устроились ждать ее возвращения. Мы точно знали, что ей ничего сейчас не угрожает. И что она просто покинула нас, чтобы выполнить работу в мире, которым раньше правила Старриба.
Она отсутствовала уже больше двух часов, когда ее волосы вдруг пришли в волнение. Они ходили ломаными волнами, бились о стены, пол и мебель, оставляя глубокие отметины. Так же резко, как и уснула, она проснулась, вновь сверкая своим шлемом.
Некоторое время сидела, зажмурившись. Потом встряхнула головой, прошипев:
— А вот и найду, и достану, — вздохнула, — Курц, извини, ты что-то рассказывал, я большую часть пропустила.