«Да назови ты его, Бога ради!» — с тоской подумал я.
— Шелдон Скотт!
На сей раз я оказался прав — я не был удивлен.
Однако этого нельзя было сказать о прочих слушателях, которых слова Лемминга повергли в экстатическое изумление. Правда, это не отражалось на их внешности, но я не сомневался, что внутри их переполняет праведный восторг, ибо здесь, рядом с ними, находился кто-то, кого они могли ненавидеть радостной и счастливой ненавистью, не испытывая никакого чувства вины — ненавидеть во имя Бога.
С трудом оторвав взгляд от Фестуса Лемминга, я посмотрел на толпу. Я ожидал, что вся паства пялится на меня со злобной радостью. Но ничего подобного — никто из них даже головы не повернул в мою сторону. Только мое тщеславие заставило меня ожидать огромного, хотя и нелестного внимания публики при одном звуке моего имени. Я ошибался, думая, что им одинаково знакомы имена Шелдона Скотта и Эльвиры Сналл. Эти люди и я жили в разных мирах, за что я был признателен Всевышнему, по крайней мере, не менее, чем они.
Поэтому, если Фестус закончил, мне пришло время выбираться из этой ловушки, прежде чем он…
— Да-да, его имя Шелдон Скотт, и, он здесь, ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ!
Ничего подобного я не видел за всю жизнь. Я смотрел на толпу, а толпа уставилась как зачарованная на Фестуса Лемминга. В этот момент какой-то парень указал на меня пальцем. Я бы догадался об этом, даже если бы не видел собственными глазами, так как в ту же секунду буквально все головы в толпе повернулись — от Лемминга в небесах ко мне в аду.
Движение было точным, словно военный маневр, как если бы ракеты могли одновременно действовать только своими головками… Зрелище было столь же поразительным, как вид четырех тысяч болельщиков, наблюдавших за очком в теннисном матче (для которого как раз подходила моя одежда), происходящем на склоне Альп.
Мне не случайно пришел на ум военный маневр. Передо мной была армия — армия христиан, и ее солдаты, «чей меч — любовь», смотрели восемью тысячами глаз-дул на меня, стоящего спиной к стене, хотя и без повязки на глазах.
Точно так же они «целились» в меня и раньше, но теперь все было по-другому. Я чувствовал силу, исходящую из этих восьми тысяч глаз, и никто никогда не убедит меня в обратном. Я ощущал ее, как биение тысяч маленьких черных крыльев…
Внезапно меня охватило предчувствие, что эти психи готовы расправиться со мной на месте. Это не было логическим, тщательно проанализированным выводом. Я чувствовал это задом своих штанов, причем мне было все равно, соответствует ли это действительности. Мне казалось, будто я одинокий зимний орех в присутствии четырех тысяч белок.