Тихон Никитич, конечно, видел, что его пытаются обмануть и злился. Неужели этот председатель не понимает, что он ему предлагает своего рода полюбовный договор - они разоружаются, а он их за это отпускает, всех, в том числе и коммунистов? Отпускает, да ещё позволяет взять с собой имущество, не понимает, что он сам идёт на немалый риск?...
Конные казаки оттеснили в сторону толпу и взяли карабины на изготовку, а спешившиеся принялись шарить по палаткам.
- Не трогайте, там лекарства,- Лидия вырвалась из толпы и побежала к санитарной палатке.
- Иван, возьми двух человек, проверь этот лазарет,- кивнул атаман Решетникову, зная его тактичность и обходительность в обращении с женщинами.
Когда Иван с казаками подошёл к медпункту, Лидия уже стояла у входа и решительно преграждала путь. Иван приложил руку к фуражке и с улыбкой смерил взглядом нахохлившуюся, словно цыплёнок перед дракой, маленькую женщину. В ее взгляде что-то неуловимо напоминает взгляд Полины, то же упрямство, хотя внешне ничего общего.
- Прошу вас, сударыня, не мешать. Мы всё равно обыщем вашу палатку.
- Вы не имеете права, это лазарет!- пытается воспротивиться Лидия, но молодой сотник, вежливо и мягко оттесняет ее, и казаки проходят внутрь...
В палатках всё перевернули вверх дном, из вспоротых шашками матрацев и подушек летит пух...
- Что это за знак то такой?- рябой казак с удивлением рассматривает клеймо на простынях из перевернутой постели.
Находится вахмистр, когда-то служивший в Лейб-Гвардии казачьем полку в Петербурге на вещевом складе, часто возивший бельё в стирку и повидавший в тех прачечных едва ли не все постельное белье из тамошних казённых учреждений.
- Да это ж печать самого Смольного института, где самые благородные барышни со всей России обучались. Так оне, получается, не только здеся землю царскую заграбастали, но и полпитера грабанули, прежде чем сюды приехать. Вона и на тарелках у них вензеля царские...
После такого рода объяснений казаки ещё пуще рассвирепели, да не от того, что за барышень обидно стало, а потому что рабочие и их семьи возжелали:
- Ишь, сами-то, фабричные, мастеровщина, а на чём спали... Как баре, жить захотели...
Казаки уже не столько искали оружие, сколько крушили и ломали всё под ряд. В клубной палатке им под горячую руку подвернулось пианино. Издавая жалостные звуки, инструмент был тут же разбит, изрублен.
- ... Гуси залётные, песни тут свои варнацкие пели! Всё, не будет вам больше никакой музыки на нашей земле!
Атаман был вынужден употребить власть, чтобы утихомирить, всё более входивших в раж разрушения станичников. Все попытки коммунаров прорваться к своим палаткам и спасти имущество пресекались конным оцеплением: