Никакой у них нет самокритики! Ведь если по правде сказать, то во всём виноват дедушкин насморк. А я тут при чём? Ну что я могу поделать, если у меня наверху голова кружится. И я вовсе не собираюсь стать верхолазом. Вот вырасту большой — буду строить туннели.
А про гром я только на следующий день узнал. Это, оказывается, часы на ратуше били. Половину и три четверти двенадцатого. Вот попробовали бы вы сами: стоите вы на такой высоченной башне, да ещё с тромбоном в руках, и вдруг рядом как грянет гром!..
А вот и моя новая знакомая идёт, товарищ Цвой.
— А здорово уже стемнело, — говорю я ей.
— Извини, пожалуйста, Альфонс, у нас было такое важное заседание.
— Знаю, знаю! Вот и мой папа всегда так говорит, когда приходит домой после десяти. А мама тоже терпеть не может этих его заседаний.
Тётеньке Цвой почему-то делается неловко.
— Ну что ты! — говорит она. — Ведь я-то правду тебе сказала.
Потом она просмотрела всё, что я тут записал, и вдруг воскликнула:
— Сделаем, Альфонс! Обязательно сделаем!
Она рассмеялась, похлопала меня по плечу да еще выдала пятьдесят пфеннигов на обратную дорогу: двадцать на трамвай и тридцать на фруктовую воду.
И, только когда я уже напился фруктовой воды, я вспомнил, что из-за этой тётеньки Цвой я совсем позабыл про Робинзона и про конкурс и что ответы мои всё ещё лежат у меня в кармане. Но это со мной всегда так: стоит мне вспомнить о своих злоключениях, я обо всём другом начисто забываю.
Во второй раз я туда ни за что не пойду. Плакала, значит, моя премия! А правда здорово мне не везёт?
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ