Джессика лежала и курила в темноте спальни, без слезинки в глазах, чувствуя легкую тошноту, все еще находясь под действием успокоительного. Вдруг она сняла трубку телефона. Набрала справочную и узнала номер.
— Городская тюрьма. Лэнгдорф слушает.
— Я бы хотела поговорить с Яном Кларком.
— Он здесь работает? — Дежурный сержант был удивлен.
— Нет. Вчера его взяли под стражу. После суда. — Она не раскрыла суть обвинений, подивившись только твердости собственного голоса. Джессика не была уверена, но предполагала, что, если она будет сохранять спокойствие, они, возможно, разрешат поговорить с ним.
— Он должен быть в окружной тюрьме, а не здесь. В любом случае вы не сможете с ним поговорить.
— Понимаю. У вас есть их номер? — Она хотела добавить, что он ей нужен срочно, но не решилась. Джессика боялась им лгать.
Дежурный сержант продиктовал номер телефона, и она быстро набрала его. Но не сработало. Ей сказали, что она сможет навестить своего мужа послезавтра и что ему не разрешают звонить по телефону. Трубку повесили.
Джессика пожала плечами и зажгла лампу. В комнате было холодно. Поверх свитера и комбинации она натянула домашний халат и пошлепала в гостиную. Остановившись в центре комнаты, Джесси посмотрела по сторонам. Кругом царил легкий беспорядок, напоминавший ей о муже. Вот здесь на подушке лежала его книга, которую он читал в прошлый уик-энд, его мокасины валялись под креслом.., его… Она чувствовала, как к горлу подступают рыдания, и бросилась в кухню, чтобы выпить чего-нибудь.., чай.., кофе.., колу… У нее пересохло в горле и плыло перед глазами, но мысли были ясные. Джессика увидела тарелки, оставленные после ленча в раковине, и газету на кухонном столе со статьей об изнасиловании. Казалось, она ненадолго вышла из комнаты, потом вернулась.
В кабинете было так же плохо. Даже хуже. Темно, пусто и одиноко. Ян был сердцем этой комнаты. И ее. Душой Джесси.
Она нуждалась в нем больше, чем его кабинет. Джесси с удивлением обнаружила, что переступает с ноги на ногу, как взволнованный ребенок. Она провела рукой по книгам, его рубашкам, прижала к себе мокасины мужа и вздрагивала, когда на нее падала тень. Она была одна. Во всем доме, в ночи, на всем белом свете. И никого, чтобы помочь ей. Джессика открыла рот, чтобы закричать, но из него не вылетело ни звука.
Она просто осела на пол, по-прежнему держа в руках мокасины и ожидая. Но никто не пришел. Она была одна.