— У меня такое ощущение, будто все эти годы я жил под чужой личиной. — Пол с трудом подыскивал слова, пытаясь передать мучившие его мысли. — Ведь теперь я не могу больше носить фамилию Бэрджес — меня зовут Мэфри, Пол Мэфри… И если я буду жить не под этой фамилией — значит, я лгун и обманщик. А если я приму ее, то куда бы я ни пошел, мне будет чудиться, будто люди показывают на меня пальцем, перешептываются: «Смотрите, вот идет Мэфри, сын того человека, который…»
— Не надо, Пол, — прервала его Элла. — Ты слишком все усложняешь. Никто и никогда не должен об этом знать.
— Пусть никто не знает, но я-то ведь знаю. — Он продолжал идти, упорно глядя себе под ноги: так сильна была боль, что он не мог поднять глаза. — Ну… что же все-таки мне… что же мне делать?
— Забыть об этом.
— Забыть? — не веря собственным ушам, повторил он.
— Ну да. — Она уже начинала терять терпение. — Все очень просто. Ты должен выбросить из головы всякую мысль об… об этом Мэфри.
Он растерянно посмотрел на нее.
— Отказаться от своего отца?
— Да разве таким человеком можно гордиться?
— Что бы он ни сделал, он дорого заплатил за это: черт побери, полжизни провести за решеткой… Бедняга.
— Я думала прежде всего о тебе, — оборвала она его. — И, пожалуйста, не ругайся при мне.
— Но я же ничего такого не сказал.
— Нет, сказал. — Она не в силах была больше сдерживаться. Кровь бросилась ей в лицо. — Ты употребил выражение, совершенно недопустимое в присутствии дамы! — выкрикнула она. — Твоему поведению просто нет названия.
— А как, по-твоему, я должен вести себя?
— Во всяком случае, более пристойно. Ты, видимо, не понимаешь, что все это затрагивает меня ничуть не меньше, чем тебя.
— Ах, Элла, ради Бога, хватит ребячиться: сейчас для этого, право, не время.
Она внезапно остановилась: чувство обиды захлестнуло ее, но еще сильнее было желание заставить его подчиниться. Лицо ее стало зеленовато-серым, в возведенных к небу глазах заблестели слезы.
— Раз ты в таком настроении… нам не стоит больше гулять.
Оба помолчали. Он в изумлении посмотрел на нее. Мысли его были далеко.
— Как тебе угодно.
Огорченная тем, что ее поймали на слове, Элла прикусила губу, стараясь совладать с выступившими от злости слезами. Затем, поскольку Пол ничего не делал, чтобы ее удержать, одарила его слабой улыбкой, исполненной сознания оскорбленной добродетели, — вымученной улыбкой, какой, должно быть, улыбались юные девственницы на заре христианства, когда язычники раскаленными щипцами вырывали им груди.
— Прекрасно. Тогда я иду домой. До свидания. Надеюсь, ты будешь в лучшем настроении при следующей встрече.