— В таком случае укладывайся скорее.
— Зачем?
— Потому что мы уезжаем, глупенький. Больше ждать нечего. Мистер Данн заплатил за гостиницу — и правильно сделал: его газета заработала на нас немалые денежки. Пароход отходит в семь часов из Холихеда.
— Я не могу оставить его, Элла.
Она посмотрела на него — сначала с удивлением, затем с ужасом.
— В жизни не слыхала о такой нелепице. Тебе он не нужен, и ты ему тоже. Он, как только вышел из суда, тут же отправился в какой-нибудь кабак. Пусть там и сидит. А когда он вернется, нас уже здесь не будет…
Пол покачал головой.
— Я не поеду.
Кровь бросилась ей в голову. В глазах загорелся мрачный огонек.
— Если ты отказываешься ехать, Пол, предупреждаю: ты об этом пожалеешь. Я многое терпела из-за нашей любви. Но больше терпеть не намерена…
Она все еще продолжала корить его, когда дверь отворилась. В комнату вошли мистер Флеминг и мать Пола, оба в дорожном платье. Священник посмотрел сначала на Пола, затем на дочь.
— Что случилось? — спросил он.
— О, ты и представить себе не можешь, что! — воскликнула Элла. — После всего, что мы для него здесь сделали, у Пола хватило наглости заявить, что он не поедет с нами.
Во взгляде Флеминга отразилось смущение. В последние недели он немало выстрадал, непрестанно борясь с собой. Он надеялся возродить Мэфри к жизни, но, несмотря на все его усилия, несмотря на все его молитвы, из этого ничего не вышло. Теперь неудача угнетала его, подрывала основы его веры. И вдобавок еще этот разлад между дочерью и Полом. Взволнованный и смущенный, он с трудом произнес несколько избитых фраз, которые всегда ненавидел:
— А не кажется ли тебе, что ты и так уже достаточно сделал, мой мальчик? Ты потрудился столь… столь благородно.
— Да, Пол, — тихим голосом взмолилась мать. — Ты должен поехать с нами.
— В конце концов, с моральной точки зрения ты вовсе не обязан оставаться. — Флеминг подумал и снова пошел на компромисс: — А впрочем… мы ведь едем сейчас, но ты можешь приехать и позже.
— Если он не поедет сейчас, — вмешалась Элла, — он горько об этом пожалеет.
— Помолчи, Элла, — не без досады осадил ее Флеминг. — Неужели нет предела твоему эгоизму?
Но она залилась злыми слезами, и остановить ее было уже невозможно.
— Для меня это, во всяком случае, конец. Значит, этот злобный старикашка ему дороже, чем я. В жизни больше слова ему не скажу.
Бледный и хмурый Флеминг попытался собраться с мыслями и урезонить дочь. Но тщетно. Глубоко уязвленная Элла была не в состоянии внять его словам. А мать Пола была так сражена всем пережитым, что где уж ей было прийти к нему на помощь. Она жаждала одного: поскорее отсюда убраться.