— В чем?
— Я уже просматривал все сам, когда искал ее завещание. Там нет ничего, что имело бы отношение к разрыву Маргарет с твоей матерью. Хотя там есть некоторые фотографии, на которые стоит взглянуть. Прости, что сам не догадался отдать их тебе.
Она кивнула головой.
— Не знаю, где раньше была моя голова, — сказала Элизабет, почувствовав угрызения совести из-за того, что так поздно вспомнила об этом.
— Ничего страшного, — заявила Одри, отправляясь на кухню. — После чая ты можешь посмотреть их. — Она впервые сказала ей «ты», и это прозвучало тепло, совсем по-родственному.
Элизабет не терпелось поскорее взять в руки эту шкатулку.
— Только не рассчитывай найти там что-то важное, — сказал Кристофер, как только Одри вышла из комнаты.
— Знаешь, Кристофер, я могу обратить внимание на то, что тебе кажется несущественным, — ответила Элизабет. — Женщины и мужчины часто видят одни и те же вещи по-разному.
— Вот именно. Женщинам свойственно все усложнять, драматизировать и видеть тайный смысл там, где его и быть не может. Если на поверхности лежит легкий ответ на вопрос, они его не примут, начнут искать другой — посложнее.
— Кристофер, у меня ясный ум и, наверное, мужская логика. И я стараюсь не лгать хотя бы самой себе.
— Верю. Давай тогда сразу проверим это.
— Если хочешь.
— Сколько у тебя было мужчин до меня?
— Трое, — не задумываясь, ответила Элизабет.
Кристофер недоверчиво взглянул на нее. Но через миг глаза его прояснились: явно он был обрадован.
— Судя по всему, все трое были никчемными любовниками. Похоже, они не оставили яркого следа в твоей памяти.
— Ты прав. Я предпочла бы иметь тебя в своей постели.
— Надеюсь, ты не забудешь об этом, когда твое пребывание на острове подойдет к концу.
— Надеюсь, и ты.
Кристофер пристально посмотрел на нее, его глаза сузились.
— Думаешь, я побегу за тобой? Ошибаешься. Но я хочу тебя, Лиззи. И не только на этот несчастный месяц. Будь осторожна: если я чего-то хочу, то обычно этого добиваюсь.
— Знаешь, у меня не менее решительный характер и репутация «железной леди». Боюсь, тебе придется пересмотреть свое отношение к Монреалю.
Его глаза потемнели.
— Ты ужасно упрямая женщина!
— Ты не первый, кто мне об этом говорит.
— Тогда знай, я буду играть нечестно.
— Это не игра, Кристофер. Разве можно играть с собственной жизнью?
— Ты права, это не игра. Это серьезно. Помни об этом.
Почему-то именно сейчас Элизабет вдруг поняла, что у них уже не просто роман. То, что сейчас происходило, имело отношение к ее жизни в глобальном смысле слова. Она это почувствовала где-то в глубине своего естества. Ощущение пришло неожиданно резко и даже болезненно.