Возьмем к примеру небезызвестного Вам Карамушко, которого в дивизии считали боевым командиром и разведчиком. Разве он воевал и был хоть раз на передовой, когда там стреляют? Может, он ходил с солдатами в разведку и брал языка?
Карамушко во время стрельбы обычно сидел под четырьмя накатами, километрах в пяти от передовой. Растопырив руки над столом, он водил пальцем по карте, выводил на ней кружочки и стрелочки. Он нервно барабанил пальцами по телефонному рычагу и рычал, когда пропадала слышимость. На Березина сверху давили, он брал за горло Карамушко. А Карамушко выходил из себя, матерился и орал по телефону, грозил комбату и командиру роты и гнал его вперёд.
А что он собственно мог? Если комбат не знал, что творилось в стрелковой роте. С Карамушки требовали деревню. Ему нужно было только одно — Деревню подай! И он орал:
— Давай вперёд! — Я тебя подлец расстреляю! — хрипел он в трубку. — Передай трубку связисту! Он мне сейчас доложит, поднял ты роту или всё лежишь на снегу? Но в это время обрывалась связь, командир роты облегченно вздыхал, а Карамушко рвал волосы на неприличном месте. На передовую никто носа не мог сунуть!
Работники штаба бросались в санроту опрашивать раненых. А что собственно мог сказать полуживой, измученный солдат, если он от страха лежал в снегу уткнувшись вниз лицом, и ждал каждую секунду приближения самой смерти. Война это не обведённая на карте кружочком деревня. Это не изогнутая стрела, нарисованная красным карандашом на карте, и обозначающая остриё главного удара дивизии. Это не истошный крик и матерщина Карамушки по телефону, это не угрозы расстрелам командиру роты.
Война, это живая человеческая поступь навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это шаги во весь рост, с открытыми глазами, навстречу смерти. Это брошенные до весны солдатские трупы. Это миллионы неизвестных солдатских имён и могил. Это человеческая кровь на снегу пока она яркая и пока ещё льётся. Это куски окровавленного мяса. Это клоки шершавой солдатской шинели со сгустками крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это кровавые брызги в лицо, разорванного снарядом солдата, идущего рядом. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом и с торчащей белой костью. Это страшные в тоске и муках глаза солдата, смотрящего на тебя, — у него оторвана вся нижняя челюсть и гортань, а розовая пена в дыре около ключицы клокочет, шипит и булькает при выдохе и вздохе. Это сотни и тысячи других кровавых картин на пути, по которому прошла за нами дивизия.
Несколько лет тому назад мне попалась книга М.И. Щедрина "Рубеж великой битвы". Он был в то время Начальником штаба 31 армии, в которую входила наша дивизия в декабре 41 года.