— Давай вместе, — прошептала она, и от этих слов у него чуть не разорвалось сердце.
Прошло немало долгих, сладких, отчаянных минут, пока Бет не утолила его голод. А потом чувство облегчения сменилось удовлетворением, не менее сильным, чем любой экстаз.
Когда они наконец затихли, Бет погладила его по лицу.
— Завтра я уеду еще до того, как ты проснешься. Так надо.
— Я встану…
— Обещай мне не делать этого, — прошептала она. — Дай мне уехать. Я никогда бы не сделала этого, если бы не знала, что утром уйду от тебя. Мы получили то, чего хотели. Радуйся этому и воспринимай все как есть.
Голос Бет был хриплым. Данк заподозрил, что она борется со слезами, но задавать вопрос «почему» не имело смысла. Женщины никогда на него не отвечают.
Застыв как вкопанная, Бет Менсон прислушивалась к внутреннему голосу, который шептал, что она ввязалась в чрезвычайно опасную игру. Пустая квартира была пропитана неистребимым мужским духом. Столовая, гостиная и кабинет были битком набиты фарфором, хрусталем, кожей, льняным полотном, редкими книгами, картинами и красным деревом.
Ее чемодан лежал на двухспальной кровати во второй из спален, размерами едва ли не превосходившей все ее собственные апартаменты. Она поставила бутылку черничного йогурта в пустой холодильник, стоявший на безупречно чистой голубой кухне во французском стиле, которую по ошибке можно было принять за столовую для многочисленной прислуги богатого особняка.
Все это могло бы сойти за дом в роскошном пригороде, выстроенный по индивидуальному проекту какого-нибудь знаменитого архитектора, за одним-единственным исключением: Бет находилась на пятнадцатом этаже в центре Бостона. Под ногами у нее гудел город, но этот шум был едва слышен из-за оглушительных ударов ее собственного сердца.
Она была одна, но ощущала неприятное чувство, что сюда вот-вот войдет какой-нибудь член семьи Хаммелов и обвинит ее во взломе и вторжении в чужие владения. Девушка положила ключ Данка в стоявшую на столе пепельницу. Так легче было представить себе, что он рядом. Ей хотелось услышать его голос, ощутить его прикосновение, его присутствие.
Здесь, в беспощадном свете бостонской поздней осени, собственное поведение стало казаться ей непростительным. И беда заключалась не только в том, что она с трудом уехала из Кейп-Норда. Хуже было другое: за один-единственный месяц она влюбилась в человека, который не дорожил собственным положением в обществе и с легкостью признавался в том, что разбил сердце единственной женщины, которая любила его.
А ведь Бет прекрасно знала, что ее поведение непременно скажется на работе. Если Шон Мак-Глоски хоть краем уха услышит о том, что она натворила, то разорвет ее на куски и сделает из них наживку для раков. Она это заслужила.