Люба видела боковым зрением большой колтун волос, метущий асфальт. Выдавила из себя:
– Георгия нет в городе. Я не знаю, где он в настоящий момент. Он передо мной не отчитывается. Выясняйте с ним сами, меня это не касается. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.
Последняя фраза вышла не требованием, как нужно, а бессильной жалобой. Зачем обращалась к этой бомжихе на вы? Но как раз жалоба подействовала – шаркающие шаги удалялись вместе с запахом застоявшейся воды. «Да что, собственно, произошло? Мало ли нищих в городе. Спокойно. В следующем доме квартира Кравцова, и там консьержка». Придя в равновесие, Люба хлопнула ладонью по сумочке – на месте. Ей не было жалко сумку, но было бы гадко оставить свою вещь в чужих мокрых руках. Скорее бы, скорее бы оформить отношения с Жорой, чтобы он всё время был рядом и не допускал таких мерзостей… Портмоне на месте. В портмоне на месте все деньги, включая пожертвованную купюру. К купюре вплотную клочок бумаги в клетку, на нём печатными косыми буквами слова, цифры… незнакомый адрес. Не было этой бумажки, что за фокусы? Они не могли. Сумка всё время оставалась закрыта. Отсутствие сомнений в том, что могли, что эта хитрая могла, раздражало.
Отпустившая жертву нищенка двигалась перебежками: пряталась за углами и в подъездах, осторожно выглядывала. Место жительства у неё было, она его искала и нашла. Поднималась держась за красные перила, вошла в распахнутые двери. От усталости опустилась на пол. В ванной лилась вода и жалобно разговаривали. Полежав, покряхтев, нащупала на полу гребень, двинулась на звук, водила по волосам гребешком, нервно дёргала на колтунах. Не включала свет. В ванне лежала её подруга, русалка, но имени её не помнила, как и своего, и сказала ей, что ничего не получилось, Шарвана нет в городе, и у них нет надежды остаться, поэтому лучше прекратить прятаться и дать себе умереть или дать себя отвезти. «Там мы останемся живыми». «Мы не останемся, мы перестанем быть собой». «Надо ли быть собой, стоит ли быть собой…» Не в силах более находиться в воздухе, она легла в воду рядом с другой русалкой, из воды выплыло имя Настя – то ли она Настя, то ли вторая Настя, то ли они обе, или та, ещё одна русалка, что подошла и стоит в дверях и молча смотрит на них двоих, теснящихся в одной ванне, сплетающихся волосами, и им уже не тесно, две их или одна, и говорит той, что стоит в дверях или отражению её спины в зеркале в конце коридора: ничего не выйдет, Шарвана нет в городе, нет надежды… Пробует на вкус: «Вода солёная. Что это в воде?» – «Это рыба». – «Издохла, вроде бы. Выкинь ты её». – «Нет, она живая». – «Их здесь много, они живые! Тыкаются! Много их, как нас…» И из конца коридора приходит новая русалка Настя, и ложится к ним в ванну, но им не тесно, и говорит только что пришедшей: «Ничего не… Зря. Зря мы сбежали и мучаемся без воды, зря, зря». Все русалки – шесть или семь – пускают из глаз слёзы, слёзы текут в ванну.