Кроме разведённого Шарваном костра горело много других, по холмам. Анна, кутаясь в куртку, смотрела на огни, разбросанные вдали на разной высоте. Кто их зажёг и для чего? Чьи силуэты мелькают подле них? От костров остро пахло осенью, гарью. Тонкие деревья на холмах то сгибались от ветра, то выпрямлялись. – Едем?
Этой ночью появилось много машин: по их стороне поднималась красная цепочка огоньков, а по противоположной спускалась цепочка белых. Ехали до утра.
Завтрак: суп из консервы. Еда с усилием проглатывается саднящим горлом. Язык шарит за зубами, собирает остатки. Язык хочет в другой рот, целоваться. Расчёсанная царапина на шее. Обкусанные ногти. Радуга после дождя. Собираются засыпать в машине – снаружи мокро. Обнимаются. Обветренные губы до боли прижимаются к обветренным губам.
Звон издалека. У самого горизонта в желтизне вырисовываются серые кубики. Строения. Закрытым глазам солнце кажется чёрным. Волны воздуха бьются о кузов. Проводит рукой по волосам, сжимает их пальцами на затылке. Говорит, не глядя на собеседника – глядя на залитое далёким солнцем осеннее молчание вдали.
– Слушай, а может быть, мы как-то… Как-то… Ну, ты, я… Не знаю, как объяснить… Как-то останемся?
Почувствовала его взгляд не оборачиваясь. А, так это уже не степь там… Поля. Настоящие поля. Сжатые. Местами выжженные. Квадратные. Худые желтоватые перелески между ними. Дымка в воздухе. Нет, эти кубики – не строения. Они прозрачные, и внутри что-то шевелится. Жидкое. Нет, густое. Пульсирует.
– Может, – ответил с напряжением в голосе.
Вздрогнула от прикосновения. Он переключал передачу и дотронулся случайно. Машина въехала в густой дым. Правая обочина горела. В дыму угадывались силуэты, слышались уверенные голоса.
– Вот сволочи! – Шарван ударил ладонями по рулю.
И спокойно, извиняющимся тоном, объяснил:
– Как уберут зерно, каждый год жгут… Ну, это, что внизу остаётся… Дерну… Уже сто раз их штрафовали… Им так, видите ли, удобно сеять потом. А то, что здесь три АЗС… Когда-нибудь дождутся – разнесёт всё здесь…
– Они зависят от урожая, – заметила Анна. По-прежнему чувствовала его острое внимание. Вопросительное. Огонь и дым остались позади.
– А ты часто так ездил? Много возил людей?
– Средне.
Интонация изменилась резко, стала официально-чужой, как у политиков на теледебатах. Это разозлило.
– Ты как? Спал со всеми? – Теперь повернулась к нему, он едва успел отвести глаза.
– Большей частью я возил мужчин.
– Ну и что?
– А ничего. Не так медленно тащились. Но на одних консервах.
Они засмеялись, и Анна увидела за стёклами очков глаза, то ли смертельной обиды полные, то ли ожидания.