Дмитрий Шилов— водитель колхозного молоковоза, не ждал для себя беды в тот день. А потому, когда под его окнами остановился «воронок», даже не дрогнул.
— За мной? — изумился, увидев на пороге людей в кожаных куртках. И, не сопротивляясь, вышел, уверенный в том, что берут его ошибочно и это скоро выяснится, он тут же вернется домой.
Но… когда Димке прочли заявление полудурка, Шилов понял:
— Хана…
Он был мужиком тертым, видавшим виды. В колхоз пришел после того, как тянул ходку на дальняке — на самом Крайнем Севере. Судим он был по воровской статье. Но тогда Шилов знал, что влип за дело. А потому не вякал о невиновности, не корчил из себя ничего.
— Фрайернулся и погорел. Накрыли мусора, — так говорил о себе честно.
Но теперь… Шилов онемел от удивления. И когда тройка особистов вызвала его на суд, он не сдержался:
— Я — фартовый! Это верняк. Но в мудаках не был и политика мне до сраки! Все, что в клифт положить не смогу — до фени! Спиздел ваш фрайер! Темнуху напорол. Я в политике, как он — в фарте. Вот спиздить что-нибудь лафовое — мой кайф! А остальное — дело фрайеров.
Особисты, проверив прошлое Шилова, плечами пожимали. Знали, воров политика и впрямь не грела. Но… Есть заявление… А от него, как от приговора, не отвертишься.
— В каких отношениях ты был с Иннокентием? — спросил один из тройки.
— Да не кентовался с ним! Он, падла, как пидор деревенский, шибанутый хворьей по калгану с самой параши. Ну, и звал я его, как вся деревня, — полудурком. Родного имени, кроме домашних, хрен кто в деревне вспомнит. Видать, за это козел набздел.
— Выпивал с ним?
— Не-е, с фраерами не бухаю. Они — западло!
— Не дрался с ним?
— Трамбуюсь с мужиками. Этот — дерьмо.
И все же Димку Шилова осудили. И, впаяв червонец, на всякий случай, отправили на Сахалин по политической статье, вместе с председателем колхоза — Иваном Самойловым и Виктором Ананьевым.
Шилов буйствовал не потому, что его «замели». Злился на статью, какой не заслужил и считал для себя клеймом, хуже сучьей мушки. Димка презирал политических. А потому в этапе успел переругаться со всеми, кто был осужден по этой статье и говорил о политике. Он не терпел таких разговоров, споров и всегда обрывал их в самом начале. Считая недостойными внимания, жизни. Он ненавидел политических, считал их демагогами, бездельниками, дармоедами.
Когда Шилова определили в барак к политическим, он уже в первый день устроил там драку такую, после которой с десяток мужиков попали в больничку зоны.
Когда за этот погром Шилова вытащили в дежурную часть и спросили, за что учинил бузу, ответил презрительно: