И Кешка вечерами усиленно готовился к предстоящим экзаменам.
В семье его к аресту Ананьева отнеслись по-разному. Отец жалел Виктора. Говорил, что напрасно человека обидели. Ведь таких работяг в деревне мало. А мать, охнув, свое мненье выразила, что Ананьев часто Кешку обижал. Выматывал его нещадно. За то Бог наказал. За детские муки и слезы… Просто так ни одно горе на человека не свалится. А только за грехи…
Кешка вскоре сдал экзамен. И теперь стал единственным хозяином трактора, полновластным и официальным.
По этому поводу в семье пол-литровку распили. Что ни говори, сын в люди вышел. Профессию механизатора получил. А это не всем дано. Нынче заработки будет иметь хорошие…
Все сельчане поздравляли Кешку, сразу вспомнив его имя.
Не поздравила полудурка лишь семья Ананьева. Не до того ей было. Или в горе собственном чужую радость не увидела.
Кешке было безразлично. Ночью, в темноте, он не раз хвалил себя за смекалку, что сумел не просто стать трактористом, избавиться от постоянного насмешника, а и отплатил тому за все свои унижения и обиды одним махом. И как! Пусть теперь почешется, узнает, кто полудурок!
«И ведь без подсказок и советов обошелся. Сам допер, что сказать нужному человеку! Ох и здорово это получилось у меня! А главное — быстро. И никто не допер, что это я упек гада, как контру» — радовался Кешка втихаря, боясь, чтоб его мысли никто не подслушал и не прочел их ненароком.
Кешка теперь ходил по селу важно. Не как мальчишка-прицепщик, как тракторист, сдавший непростой экзамен на моральную и профессиональную зрелость, и очень гордился собой.
Теперь он пренебрежительно поглядывал на девок, отказавшихся от него. И присматривался лишь к одной — Вальке Торшиной — секретарше председателя колхоза. Здоровая, толстая, она была ровесницей Кешки. Никто из сельских парней не решался и не хотел сватать Торшиху.
Знали ее ругливость, умение пустить в ход кулаки и выкинуть из председательского кабинета любого крикуна либо подвыпившего колхозника.
Шепотом поговаривали, что Валька состоит в связи с председателем. И даже… Ходила в район к фельдшерице делать аборт.
Так это или нет, Кешка хорошо понимал, почему Торшиха оставалась в старых девах.
Жила она вдвоем со старой матерью, в доме-завалюхе, похожем на курятник. Ничего за душой не имея, тянули кое-как день ко дню, бедствовали нещадно, но крепились. Не было у них ни накоплений, ни хозяйства. Не имели знатной родни. Не было у них ни одного заступника на всем свете. Только Бог…
С таким бы приданым хоть бы красу. Но и на нее судьба поскупилась.