— А что, — с расстановкой и полусонно произносит, наконец, писарь (человек, лежащий на спине): — что у вас… в Болтушкине… как насчет этого дела?..
— Насчет товару-то? — ленивейшим тоном переспрашивает помощник (лежащий ничком) и распускает ноги, тоже босые, по обеим сторонам лавки.
— Само собой…
— У нас в Болтушкине — сколько хочешь…
Он потягивается, выгибая спину, как кот.
— Ну?!
— Ну вот, стану я врать. Сколько хочешь, столько и есть…
— Какую угодно?
Помощник, помолчав секунду, дает ответ, так сказать, среднего направления, необычайно лениво говоря:
— А то что же!.. Вот там… разговаривать!.. Это у вас тут всё тридцать, да сорок, да полтинник… У нас в Болтушкине этого нет… Шалишь, брат!.. У нас этого баловства нет… Знак подал — и готово.
— Какой знак?
— Аль не знаешь? Маленький ребенок, что ли, ты?.. Какой знак? — ну мигнешь, пройдешься мимо, кашлем дашь знать… мало ли есть предметов…
— И готово?
— А то что же еще разговаривать-то?.. Много будешь разговаривать, так это очень для них жирно…
Все это произнесено беспечнейшим жирным хрипом, приближающимся к звукам простуженного горла.
— А кто в Болтушкине писарем?
— Аль разлакомился?.. Хе-е, брат!..
— Хе-хе-хе… Ей-ей, переведусь в Болтушкино!..
— Хе-хе-хе… Ишь ты кот сибирский какой!.. Поди переведись… Утрут тебе нос-то там… Хе-хе-хе… Я шукну одно слово, поглядим, ухватишь ли…
— Отчего ж я-то не ухвачу? Ты хватал, а я нет?
— Я другое дело… я знаю сноровку.
— И я знаю.
— Нет, не знаешь…
— Ан вот знаю.
— Ну хорошо. Отвечай, как надо поступать, чтобы всякую заинтересовать?
— Деревенскую или благородную?..
— Все одно, сплошь…
Писарь молчит, взволнованный разрешением этой задачи.
— И не знаешь… а я знаю!
Помощник при этом садится.
— Ну как же, чем?..
— Чем! — так я тебе и сказал…
— Нет, пожалуйста, скажи!..
Писарь тоже вскакивает с лавки.
— Вот дурака нашел! стану я секреты открывать…
— И всех?..
— Всех до единой… Хоть графиня, хоть что…
Писарь бросается к помощнику и начинает его умолять.
— Ну, голубчик, ну, Ваня… скажи… я тебе…
— Нечего, нечего вас баловать!
Писарь принимается тормошить помощника, и оба они начинают бороться посреди комнаты. Долго шуршат их босые ноги по деревянному, покрытому высушенной солнцем грязью полу; долго раздается то там, то сям грохот отскочившей лавки или стола, на которые налетают эти юные силачи. В борьбе они забыли разговор, растрепались, раскраснелись — любо смотреть на парней. Ломая друг друга то на одну, то на другую сторону, они только покряхтывают, не теряя веселого расположения духа. Ткнутый кулаком в брюхо, писарь отскакивает в сторону, потирая больное место, — и бой оканчивается.