— Давал.
— Ну вот!..
Андрея Васильича сразу хватает за сердце после этого «ну вот!», сказанного его хорошим приятелем таким тоном, который давал этой фразе необычайно оскорбительный смысл: «ну, так, стало быть, недаром они галдят-то…» Вот какой смысл таился в этом кратком — «ну вот».
— Да ведь это я с него восемь рублей за последний месяц получил.
— Поди толкуй с ними!
— Да ведь я нанимался к ним за восемь рублей! Ведь они же должны помнить это?
— Да, так они и станут разбирать!.. Много они понимают… Им нешто что… Получал деньги — вот те и все… Нешто ты их урезонишь? Вон, еще говорят, на Миридоновой вичине Капитана обсчитали… Насчитали по тринадцати копеек, а она по одиннадцати с половиною. Свидетель показывает на тебя, как деньги-то брал… А два ли, три ли рубля Капитоновых не приписано, а он из своих проездил на извозчике в городу… значит, по банкским делам… А с того, что вы поделились-то вместе, не взял лишков-то, потому заодно… Ты брал у него лошадь?
— Когда?
— А онамедни, месяца с четыре назад?
— Это за фельдшерицей-то ездили?
— Да уж зачем там ни ездили… Брал? — говорю.
— Брал.
— Ну вот!..
И опять это «ну вот!» бьет прямо в сердце. На этот раз в нем слышится нечто другое: «Вот ведь все так выходит!..» — как будто бы начиная подозревать, думает мужик-приятель, говоря свое «ну вот»…
— Ну вот, — продолжает он: — они и болтают, бытто у вас с ним давным-давно шуры-муры!.. Да про бабу про эту…
— Про какую бабу?
— Ну вот, что больна-то была… Еще лечил-то, а опосля того имущество ейное выхлопатывал… И про бабу тоже болтают, что, мол, отец ее тоже в банке, а с него нету начету… Да мало ли там! — закончил приятель свою беседу, вновь махая рукой. — Их, чертей, нешто переслушаешь! У них — поди-ко!
Андрей Васильич очень хорошо уже знал, что обнаружить свое негодование — значит усилить даже в приятеле-мужике всевозможные подозрения; знал он также, что разъяснять дело тихим манером — тоже вещь бесполезная, ибо ровно ничего и никому не разъяснишь, да и никто не нуждается в разъяснении, так как галдение это имеет совершенно определенную цель, именно: мироеды и коштаны желают сорвать с одного из «оправленных» по банковому делу магарычи (по-степному «давасы»), и тем более надеются их сорвать, чем срамота, пущенная про него, будет больше по размерам, чем больше будет осрамлено людей, которые за свой срам, благодаря все тому же одному лицу, конечно навалятся на это лицо с гневом, бранью, так что, в конце концов, как ни крепись, а опозориваемый и ругаемый человек должен-таки будет согласиться на такую питейную жертву, размер которой пожелают господа посрамители.