— Пиши удостоверение и приказ о моем назначении.
— Ты меня, Иван, в гроб вгонишь. И сам сыграешь в ящик.
— Не бойся. Смерть — это не страшно.
— Ты знаешь, что такое полет с выпущенными шасси? Самолет вверх никак не лезет, хоть сдохни. Разгоняешь в горизонте, подрываешь…
— Зато на посадку пойдет хорошо.
— А Махоткин?
— Он привезет техников и слесарей.
— Ты хочешь сделать из него технаря?
— Он все умеет. Но ты введи его в комиссию. Он временно КО.
— Ну и самодеятельность!
— Пиши бумаги.
— У меня нет денег даже на твой билет, а служебного дать не могу. Сегодня воскресенье! Никого нет.
— Мне положен льготный. Деньги есть.
— А в Энске?
— Есть свои люди. Хватит говорить. Вылет через двадцать минут.
— А билет?
— Вот.
Иван Ильич показал билет, вложенный в паспорт.
— Погоди. Не все обдумано.
— Все обдумал. Прощай, Толя.
«Ну, если обдумал, то ладно».
Иван Ильич обладал нечастым даже в авиационной среде свойством соображать, когда нет времени на размышления, а за спиной уже скалится курносая и слышен «шепот звезд».
«Он одинаково медленно соображает что на земле, что в воздухе», шутили летуны, чтоб как-то оправдать свою некоторую нервозность в гробовых ситуациях.
— Погоди, Ваня! Николай Иваныч, надеюсь, в курсе, что ты едешь на лед? Ведь на льду сейчас ничего хорошего.
— В курсе.
— Ну что ж. Тогда все в порядке… И в понедельник будем в Энске, сказал Комаров, довольный тем, что начальник АТБ «в курсе». Не пошлет ведь Крестинин-младший своего батьку на заведомо гробовое дело.
И только когда Крестинин вышел, Комаров протрезвел.
— Какого черта? Какого… — забормотал он. — Что мне, больше всех нужно? Вечно этот бугай всех взбаламутит, на уши поставит. И Махоткин такой же… Отбоялись, отговорились… Впрочем, если сынок в курсе дела…
Комаров стал глядеть по сторонам, словно чего-то искал. И увидел муху.
— Здравствуйте, — сказал он мухе. — Сейчас мы решим ваш вопрос. Присаживайтесь.
Муха села на занавеску. И это была последняя в ее жизни посадка.
* * *
КВСа (командира воздушного судна) среди членов экипажа узнать проще простого, даже если он и ростом не удался, и моложе своих товарищей, и его не играют, как короля окружающие, — спокойное осознание опасности профессии и ответственность за чужие жизни меняют человека и внутренне, и внешне, хотя он всего-навсего пересел из правого кресла в левое. Одно из главных свойств командира (левого пилота) — умение отвечать за свои слова, а еще лучше не произносить лишних слов. Если самолет оказывается в сложном положении (отказ техники, болтанка ясного неба, непонятные небесные явления), а командир говорит или у него вырывается само собой: «Братцы, я тут чего-то не понимаю» — экипаж бросает в озноб. Нельзя командиру произносить такое, что повлияет на работоспособность и настроение товарищей: все мы (особенно если наше рабочее место отделено от земли тысячами метров) не очень умны, переменчивы и не уверены в себе. И еще. Человек, умеющий выполнять на тренажере упражнение на «отлично», в реальной обстановке делает то же самое, но посредственно; стараться уменьшить этот разрыв — сокровенное желание каждого и приходит с годами, когда на место естественного мандража приходит трезвый расчет. Иногда, впрочем, попав почти в безвыходное положение, приходится очертя голову идти на «ура».