Томас снимает с Линды очки, и она жмурится.
— Снимай и свои тоже, — предлагает она, и он снимает. Они сидят лицом к лицу.
— Я должен спросить тебя вот о чем… — начинает он.
— Ладно. — Она готова к чему угодно, странным образом приободренная.
— Пожалуйста, расскажи мне, что произошло.
Но ее уверенность ложная. Она открывает рот, чтобы заговорить, и не может.
Томас откидывается на сиденье и закрывает глаза. Она проводит пальцем по его груди. За ними садится солнце. Сверкание в дюнах гаснет, температура понижается.
— Где ты жила до этого? Я имею в виду, до этого «Дома»? — спрашивает он.
— В Маршфилде.
— О.
— Что? Что такое?
— Ничего. Кажется, я довольно многого о тебе не знаю.
Она молчит.
— Куда ты ездила на лето?
— Томас.
— Ты что, не можешь просто ответить на один паршивый вопрос? — Какие-то раздражительные нотки в его голосе, которых она никогда раньше не слышала, заставляют Линду замереть.
— Какой вопрос? — не понимает она.
— Когда ты ходишь на исповедь, — продолжает он, — ты признаешься, что разрешала мне прикасаться к твоей груди?
Она закрывает блузку.
— Ты расскажешь священнику про вчерашний вечер? Что я задирал тебе юбку?
Она молчит, глядя прямо перед собой.
— Расскажешь? — настойчиво требует ответа он.
Она снова надевает очки.
— Насколько подробно ты должна рассказывать?
— Томас, прекрати.
Бриллианты на ветровом стекле исчезли. Она плотнее заворачивается в пальто.
— Отвези меня домой, — просит она.
Ветер с океана тарахтит незакрепленными деталями «скайларка» и лепечет что-то бессмысленное у стекол. Линда чувствует, что в машине тоже мороз. Она видит клубы пара от их сердитого дыхания.
— Кажется, я рассержен, — говорит он.
— На кого? На меня?
— Кажется, я сержусь на тебя.
— Ладно. — Теперь она прижимается к двери. Начинает застегивать блузку.
— Я не сержусь на тебя, — произносит он.
— Ты должен сердиться, — возражает она.
— Почему?
— Я что-то испортила, да?
— Не выдумывай.
— Это внутри тебя. Это не выдумка.
— Линда. Посмотри на меня.
Она не хочет.
— Если уж говорить о том, что не все знаешь о человеке, то почему бы тебе не рассказать, зачем ты возишь наркотики для Донни Т.?
— Ну и что, если вожу?
— Ну и что? Ну и что, черт побери, если ты возишь, да? Ты можешь сесть в тюрьму, вот что!
— Линда, посмотри на меня. Пожалуйста.
Она уступает и поворачивается.
— Вот что это, — говорит он. — Это ты. Если я знаю что- то в себе, я знаю именно это.
Она молчит.
— Ради Бога, ты — моя семья. Ты моя любимая, ты мой друг, и ты моя семья. — Он останавливается. — Думаю, я твой.
Это может быть правдой, говорит себе она. Это возможно. И какое это облегчение видеть мир по-другому: Томас — ее семья. Линда преодолевает океан между ними и прикасается к его руке.