— Закрой дверь, братик, и поцелуй меня.
У нее томно блестели глаза и в лице была готовность страсти. Я наклонился над ней и поцеловал в щеку.
— Нет, не так, не так, — прошептала Женя.
Она обхватила меня и впилась влажными губами в мои. Она изгибалась всем телом и прильнула ко мне горячими упругими грудями и животом:
— Я хочу сделать тебе и себе подарок — это будет подарок нам вместе, один раз…
— Но ведь ты мне как младшая сестренка.
— Не думай обо мне так.
— Но это лучше для нас обоих.
— Ты мне всегда нравился. Я давно заметила тебя в парикмахерской.
— А я и не знал.
— Теперь ты знаешь, — она крепко прижималась ко мне тазом, повиснув на мне и обхватив культями.
Вот какая ужасная ситуация! — се просящее тело возбуждало во мне желание, но я не мог, не мог себе это позволить: перед моим мысленным взором стояли культи ее ног.
— Нет, Женя, нет, не надо…
— Надо, надо, надо! Я это не теперь, я об этом давно мечтала, я так хочу..
— Женя, я могу любить тебя только как сестру.
Она резко отстранилась от меня, упала в кресло и отвернулась в сторону, содрогаясь от рыданий. Что говорить? Я гладил ее руку. Не поворачиваясь, она протянула мне сверток:
— Это мундир моего отца — для тебя.
— Но, Женя, это же твоя единственная память о нем.
Тогда она медленно повернулась и посмотрела мне в глаза:
— Память? Ты говоришь — память?.. А ты сам, ты дал мне память?.. А я-то хотела хранить твою ласку как память. Это была моя последняя мечта в жизни. Я даже маме сказала, что я уже спала с Владимиром. Нет, теперь мне не нужна никакая память. Что мне помнить? Вы, советские, вы убили моего отца, как собаку; вы топтали мою маму, как дерьмо; а теперь загнали меня, безногую, в угол, как крысу. И ты тоже — советский. Поэтому ты и не захотел меня.
— Женя, я не совсем советский. Ты несправедлива ко мне.
— Несправедлива, да? А отказать мне в моей последней мечте — справедливо? Нет, уже ясно — пришла моя очередь доживать в страданиях, без памяти и справедливости. О, как я зла! Я зла на весь мир. Но самую горькую, последнюю обиду нанес мне ты, братик. Ты дал мне свою кровь, но не захотел мое тело. Знаешь, если бы у тебя не было ног, я не отказала бы тебе в любви. Но теперь мне все равно — я уже смирилась перед своей судьбой и не стану сердиться на тебя. Я только прошу — не навещай меня в инвалидном доме. Я простилась с мамой, а теперь простилась и с тобой. Я знаю — я там долго не проживу.
Когда ее на носилках вносили в медицинскую машину, мы с Дорой стояли на ступеньках больницы и махали ей. Мы чувствовали — это было как похороны. Но вряд ли она даже видела нас — прекрасные ее глаза были полны слез.