На Новый год ко мне приехали два друга, два Бориса — мой первый и самый давний друг Борис Шехватов, инженер-электронщик, и мой бывший соученик по институту Борис Катковский, теперь лейтенант медицинской службы. Мы проводили часы в обсуждении новых политических перемен. Шло интенсивное разряжение душной атмосферы советской жизни — правительство объявило, что миллионы арестованных при Сталине людей были невинными жертвами репрессий. Теперь всем репрессированным давали полную реабилитацию. Но лишь немногие выжили — никто не считал, но более десяти миллионов невинных людей погибли в тюрьмах и лагерях ГУЛАГа. Кто чудом сумел сохраниться, возвращались домой — изуродованные пытками, измученные унижениями, обессиленные рабским трудом и голодом. Они рассказывали об этом своим близким, и их рассказы расходились по взбаламученному обществу бесчисленными кругами, как круги по воде — наслаиваясь, пересекаясь и усиливаясь. А потом Никита Хрущев сделал секретный доклад на съезде партии, в котором полностью разоблачил злодейства самого Сталина. Доклад был секретный, но сведения о нем просачивались. И произошло небывалое — советские люди впервые открыто заговорили. Рассказывали много трагических историй, а остряки сочиняли все новые политические анекдоты. Вася Броневой, присоединившийся к нам, знал их все. Но я, служа в армии, забурел и здорово отстал от событий и их деталей и теперь с интересом слушал рассказы друзей.
Молодость требовала веселья — от политических бесед мы отвлекались с девушками из местной оперетты. Вернувшись из армии, я не вернулся к Эмме. Меня пугало, что она слишком привязана ко мне. Вот противоречивая мужская натура: я сам делал все, чтобы ее привязать, а когда добился, то испугался — вдруг придется жениться. Малодушно и трусливо я решил не возвращаться к ней. Совесть помучила, но я заглушил ее знакомством с актрисами из театра музыкальной комедии. Молоденькие певицы и танцовщицы, они были простые «давалки» — легко сходились и без претензий расходились с мужчинами.
Однако не успели еще мои друзья уехать, как меня срочно послали в новую командировку; вызвали к министру, и я опять думал — какие неприятности меня ожидают? Министр говорил сухо, официально, он все еще был зол на меня:
— Поручаю вам ответственное дело.
Я молчал. Что за вступление?
— Надо открыть новую участковую больницу в поселке Шалговары. Предупреждаю — условия там суровые. Откроете больницу, поработаете до весны, и мы не станем препятствовать вашему возвращению в Москву.
Это меня ободрило, и я решил не отказываться от командировки в те суровые условия.