Мне почему-то не хочется.
Когда всем этим занимаемся мы, наши жадные движенья кажутся мне чем-то необычайно красивым, но когда то же самое свершают другие у меня на глазах — все превращается в суетливый и глупый человеческий позор. Хочется закричать: «Прекратите! Прекратите, вы!»
Она уже шмыгнула куда-то в заросли и затаилась там. Треща сучьями и чертыхаясь, я лезу за ней.
— Тшш, — шепчет она. — Грохочешь, как партизан.
Молодые люди в беседке что-то заподозрили, встрепенулись и, вдруг поднявшись, поспешно оставили беседку.
Они двинулись по той же тропке, которой сюда пришли мы, и парень все смотрел в нашу сторону, а девушка выговаривала ему. Сжав зубы, мы замерли: цыганочка спиной к дереву, ко мне радостными глазами, а я лицом к тропке, ухватившись рукой за землю и пытаясь притвориться пнем.
— Заметили нас? — весело, но негромко спросила она.
Я, как положено пню, еле заметно сморщил лоб: не знаю, мол, непонятно пока.
Молодые люди, разговаривая все громче и даже, кажется, обзывая кого-то, наконец, удалились.
Когда я вылез на тропинку и оглянулся на то место, где мы прятались, стало понятно, что рассмотреть нас было несложно.
— Ну и что, — сказала она.
Теперь беседку заняли мы. Я все посматривал на тропку.
— Не бойся, тут никто не ходит, — беззаботно сказала она, разглядывая отличные виды из беседки: реку, другой берег, тень облака на другом берегу.
— Как не ходит? Они же были…
— Я тут по целым дням сидела раньше, никого не было никогда. Все мечтала, что я сижу здесь, и ты приходишь. И вот так делаешь. Показать как?
— Какой у меня вкус? — спрашивает она.
— Как будто грибы соленые. Маслятки.
Она задумывается: хорошо это или нет.
Разглядывает мое лицо. Она часто разглядывает меня, словно пытается узнать что-то забытое: как будто я ей встречался когда-то, потом мы потерялись, и вот снова, кажется, увиделись, но она все сомневается: я это или не совсем я.
— Ты молодой, — говорит она. — Сколько тебе? Двадцать два года? Так мало. Ребенок почти. А мне двадцать четыре — так много, боже мой. Ничего смешного. Ты и не жил взрослый-то. Когда ты начал взрослым жить? В школе учился. Потом в армию пошел. Зачем пошел-то? Не ходил бы лучше. Тебя били там?
— Всех били.
— И что ты чувствовал?
— А ты что чувствуешь, когда просишь, что б я тебя ударил?
— Что я на своем месте. Что я заслужила.
— А я ничего не чувствовал. Только желание поспать и пожрать.
— Вас что там, не кормили?
Я морщусь, не отвечая.
— Пойдем тогда прямо сейчас поедим, у меня есть деньги. Я тебе борщ закажу, котлет, — она все это вполне серьезно произносит. — Тут в парке есть кафе для приблудных партизан. Борщ делают вкусный, горячий!