Восьмерка (Прилепин) - страница 134

— От природы. Видимо, я должна была родиться мужчиной, но что-то перепутали, и теперь я женщина. Про мужчин я все знаю. Женщиной быть гораздо интереснее.

— …так не бывает, что от природы, — не соглашаюсь я через минуту.

— Ладно. Внимательно наблюдала за родителями, — отвечает она.

Я до сих пор разговариваю с ее затылком.

Меня давно удивляет это ее качество: после телесных забав она всегда выказывает мне свое легкое отторженье. В то время как я испытываю к ней необычайную, задыхающуюся нежность. Говорят, что у мужчин и женщин обычно все бывает ровно наоборот.

— Зачем же ты вышла замуж? — спрашиваю я.

— Находилась в характерном заблуждении, что у меня все будет иначе.

— Как ты живешь с мужем? — спрашиваю еще через минуту.

— Хорошо, — спокойно отвечает она. — Мы хорошо живем. Хорошая семейная жизнь — она беззвучная и тайная. Жена, к примеру, говорит: «Что ты там делаешь, иди обедать!» Сама думает: «Как я ненавижу твою поганую морду, кто бы знал!» Он не отвечает раз, и два, и три. Потом появляется на кухне, опять чем-то недовольный, зато молчаливый. «Что-то случилось?» — спрашивает она, хотя внутри вопрос звучит так: «Чем ты опять недоволен, псина?» Он возит вилкой в тарелке и, якобы не желая скандала, говорит: «Можно, не буду отвечать?» — «Можно, — отвечает она, пожимая плечами. — Но мы могли бы поговорить. Тебе нечего мне сказать?» — «В другой раз», — отвечает он, из последних сил улыбаясь, хотя мысленно в это время кричит: «Сука ты сука, гребаная ты мразь, закрой ты рот свой, наконец!» Все это — хорошая жизнь. А есть еще плохая. Точно такая же, только вслух.

Я нагоняю ее, ловлю рукав, резко разворачиваю к себе.

— Так нельзя жить, ты понимаешь? — уверенно говорю я, и она впервые отворачивается, ей совсем не хочется объясняться со мною рот в рот.

— Когда у меня будет ребенок — вы мне все будете не нужны, — отвечает она спокойно.

Выдергивает свою руку и, нагнув, а потом со злостью обломив ближайшую ветку, начинает бить ей по другим ветвям.

— В женском мире мужчина не главное, — чеканит мне злая цыганка. — Он придаточное. Еще одна часть тела, за которой приходится ухаживать, даже когда нет никакого желания.

Я сажусь прямо на землю.

— Где ты всего этого набралась? — выкрикиваю я. — Кто тебе все это наговорил? Это все неправда!

Собрав с земли грязную листву в кулак, я бросаю в нее этим — ничего не долетает, только рука моя вся измазана.

Сижу, и кусаю свои колени, и держу себя за шнурки на ботинках.

Сначала была тишина — наверное, она стояла не двигаясь. Потом подошла ко мне и присела рядом. Какое-то время сидела, не шевелясь. Я так и держал джинсовую ткань на коленке в зубах, чтоб не разрыдаться.