— Голова болит? — громко спросил его Грех. — Понимаю! Ранняя весна, давление, смена погод!
Не выдержав, мы растрепали все пацанам во взводе; собственно говоря, я растрепал.
— Буца вырубили? — радовались пацаны, как дети.
— Как елку, — ответил Грех, выжимая штангу, на которой были навешаны его рабочие сто сорок.
— И севрайоновских потоптали?
— Как цветы, — отвечал Грех, вставая с лавки и отряхивая поношенные шорты.
На следующий день еще полдюжины сотоварищей вызвалась в гражданке и на личном транспорте прокатиться по клубам вместе с нами.
К «Джоги» мы подъехали на трех машинах и, как оказалось, не зря. Самого Буца не наблюдалось, зато его команды было двенадцать человек — и они, сдвинув столы, явно нас ждали, — по крайней мере, приметив и опознав Греха, как самого видного, оживились, поднялись с мест.
Мы тут же вышли на улицу, они вслед за нами, эдак разминаясь на ходу, и только на ступенях обнаружили, сколько нас.
Молча постояли с минуту — они со смурыми лицами, мы — с ухмыляющимися. Потом что-то в их рядах сдвинулось, прошла какая-то слабая судорога, и буцевские по одному, по двое пошли к своим авто. Вскоре все разъехались.
Поискав Гланьку внутри клуба, я случайно выловил диджея, очки поправлять ему не стал, но попросил отследить, вернутся ли буцевские или сам Буц. Тот кивнул.
— «Вирус» тоже надо навестить! — предложил Грех на улице.
Там мы поначалу вообще никого не заметили — суббота, молодой народ в пьяном и прокуренном обилии гоношился тут и там.
Прошли на второй этаж, встали на балконе — и уже с балкона постепенно рассмотрели севрайоновских. Те, в отличие от буцевских, расселись в разных концах клуба, за тремя столами. Кроме того, были опознаны четыре знакомых затылка возле бильярдных столов.
Севрайоновские увидели нас не сразу — но, обнаружив, занервничали. Кто-то из них опознал в нас законников, опричников и омонцев.
Сначала самые молодые из числа севрайоновских ходили с независимым видом туда-сюда, от столика к столику, шептались да совещались, а потом вся компания в разных концах клуба поднялась и разом вышла, прихватив очень недовольных и ничего не понимающих подруг. Даже игравшие в бильярд не закончили игру — последний из оставшихся примерялся-примерялся, но в раздражении бросил кий и, показав нам средний палец, вышел.
Его поймал Лыков за рукав уже на улице.
— Выбирай из трех одно: зуб, качан или пшено? — спросил, улыбаясь, Лыков и, так как ему не ответили, завершил считалочку: — Если будешь делать так, будем бить тебя вот так. Вот так! Вот так!
Почти все севрайоновские как сидели в своих машинах, так и остались сидеть, только их молодые подсуетились, подбежали, перехватили стремительно убитого Лыковым лобастого пацанчика, — он пошел как наглухо контуженный, спотыкаясь всеми ногами одновременно, ловя кровь то ли из носа, то ли из уха, — его взяли под локотки и в машину, в машину.