Лыков проводил Буца взглядом и вдруг перевел раздраженные глаза на нас троих:
— А чего мы стояли? Чего не вписались?
— Не в нашу пользу расклад, — сказал Грех. — В другой раз надо.
— Какой другой раз? — удивился Лыков. — В другой раз они нас за сигаретами будут посылать!
— Не в нашу пользу расклад, — опять повторил Грех сквозь зубы.
— Да пошли вы! — сказал Лыков и, оттолкнув нас, двинул к своей «восьмерке». С полпути вернулся, забрал свою борсетку, которую Шорох не забыл на столике в клубе.
«Восьмерка» завелась, Лыков тут же со взвизгом вырулил с парковки и, дав по газам, метнулся куда-то во дворы, оставляя черные полосы на резком повороте.
— Пойдем за ним! — позвал нас Грех, и мы с некоторой даже поспешностью пошли.
В «Джоги» оставаться никак не хотелось.
Уже по дороге я заметил, что Грех без куртки — на улице, между тем, стоял натуральный ночной холодок, и Грех, чувствуя его, время от времени обнимал себя длинными руками.
Я-то свою успел надеть, а Шорох и не снимал никогда — у него свитер был изношенный донельзя.
Стал думать, где лыковская куртка, — и вспомнил, что он ее оставил в машине, когда мы в клуб пошли.
— Может, вернемся за твоей курткой? — предложил я Греху.
— Вернемся за курткой — и точно уедем в тюрьму, — ответил Грех.
Наконец я догадался, о чем он все последние часы думает.
— Куда идем-то? — спросил я.
Грех скривил лицо и по-новому перехватил себя руками.
— Может, Лыков к себе поехал? — предположил Шорох.
Мы дошли до лыковского дома, побродили вокруг, но ничего похожего на белую «восьмерку» не обнаружили.
Оттуда двинули дворами в сторону ночных ларьков, где порой закупались пивом и сигаретами, и спустя минуту услышали знакомый гул.
Лыков несся, как будто за ним гнались, но почемуто без дальнего света, на одних габаритах.
— Эй! Стой! — заорал Грех, когда «восьмерка» явно нацелилась нас передавить — оставалось кувыркаться с узкой дорожки через забор.
Водитель наконец увидел на своих приборах трех пешеходов, дал по тормозам, машина встала.
Лобовуху «восьмерки» украшала свежая, яркая, как зимняя ветка, трещина — того и гляди стекло посыплется.
Лыков выпал из двери напрочь очумелый, глаза его смотрели во все стороны сразу, губы танцевали.
— Я его сшиб! — бешеным шепотом проорал он.
Дверь «восьмерки» Лыков оставил открытой, в салоне загорелся свет, и все мы увидели Буца на переднем сиденье — он будто спал.
Я подошел ближе.
Сиденье было откинуто назад, под головой раскрывшего рот Буца была лыковская куртка.
— На хер сшиб? — спросил Грех, побледнев.
— Я случайно! — все тем же шепотом, раскрыв глаза, проорал Лыков. — Он выбежал на дорогу под колеса!