Только спустя минуту Новиков заметил, что все ученики, подхихикивая, взирают на него, а учительница, костлявая, с рыжиной дама, иронично смотрит в класс, ничего не говоря.
С пиджаком в руке Новиков поспешил на свое место, но учительница его остановила.
— Что нужно сказать в случае опоздания? — поинтересовалась она стеклянным и ровным, как бутылка, голосом.
Новиков не знал, что нужно говорить в случае опоздания, и продолжал тереть спину пиджака.
Учительница отвернулась и начала урок.
Новиков стоял и тер пиджак. Ладонь от трения стала горячей.
Спустя минуту учительница подошла, резко взяла Новикова ледяными и очень сильными пальцами за ухо и толкнула к своему месту. Новиков сел, оставив пиджак на коленях.
Слез у него не было.
Вообще ничего у него не было в голове, только горячо и пусто, горячо и пусто.
Гарик добирался до него не каждый день, но все-таки часто. Иногда Новиков замечал его движенье по направлению к себе и безуспешно старался влипнуть в стену, но тут случалось чудо, и другой дурачок сам закатывался Гарику под ноги, там и оставаясь на ближайшую перемену. В эти минуты Новиков испытывал радость и зачарованность происходящим. Ему не было жаль никого. Он с трепетом наблюдал за страданиями другого существа, стараясь только не попадаться Гарику на глаза, потому что он мог в любую минуту отвлечься.
Из школы Гарика выгнали через год.
Скандал по тем временам был шумный. Он пришел на уроки с самодельной зверской рогаткой, которая била метров на пятьдесят. Засадил мелко нарезанной, согнутой буквой «v» проволокой по заду нескольким первоклахам, в том числе Новикову, синяк был огромен и удивительным образом не умещался на одной ягодице, но переползал через препятствие на вторую, она тоже на половину была сиреневой, как варенье из сирени.
Потом Гарик поругался со своей одноклассницей и, натянув тетиву, вогнал свою проволочную подковку ей в левый глаз, который в связи с этим вытек.
У девочки обнаружился папа, который пообещал Гарика убить. В виду того, что Гарик был недалеким соседом Новикова, он мог в течение дня несколько раз наблюдать его реакцию на все эти разнообразные события.
Реакция оказалась незатейлива в своей простоте: Гарику было по фигу.
Гарик не прятался от отца изуродованной и вовсе не переживал о самой, отныне одноглазой, однокласснице. Гарик бодро косячил по двору вдоль и поперек в поисках очередного веселья. Зенки малолетнего, всегда веселого злодея щурились, зубы блестели на солнце.
Новиков старался никогда о Гарике не вспоминать и даже лицо его забыть — и, кажется, добился в этом успеха, но сейчас память сделала странный выверт, и в одно мгновение Новиков поверил, что опер, который его мучил, — это и был Гарик.