— Кэйси, я стараюсь понять, — осторожно начал он. — Мой дед предостерегал меня против этих девочек. Вы можете сказать, что меня годами приучали думать о них… плохо. Но я стараюсь быть справедливым. Я дам им шанс изменить мое мнение о них. А вы — вы дадите мне этот шанс?
Кэйси отхлебнула кофе. Она всячески убеждала себя, что должна ответить Джеффри за его откровенность тем же. Зная ее, может быть, предвзятое мнение о Сэсе Рэсбоуне, он все-таки не стал скрывать от нее, что является его внуком. А представляя себе его отношение к малолетним правонарушительницам, сможет ли она признаться ему, что тоже когда-то была одной из них?
Кусочек льда тем временем растаял во рту. Какой у нее был выбор?
— Я была одной из них, — быстро выпалила она.
Он обернулся к ней.
— Были кем?
— Воспитанницей лагеря фермы Рэйнбоу.
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду то, что была малолетней правонарушительницей. Меня задержали, когда я пыталась получить лекарство по поддельным рецептам для своих старших подруг, и отправили в школу Ордена Святой Екатерины.
Джеффри вздрогнул.
— М-да, неожиданно… — пробормотал он.
— Тут, разумеется, нечем гордиться, но я и не стыжусь своего поступка.
— О черт. — Он снова повернулся лицом к реке и потер затылок, как будто у него разболелась голова. — Итак. Вы утверждаете, что меня одолевают сладострастные мысли о женщине, которая не только обучает маленьких хулиганок, но и сама была такой, и в то же время говорит на семи языках и имеет двух теток-монахинь и отца-епископа? Кэйси, это… — он услышал какой-то приглушенный звук и обернулся к ней. — Кэйси! — Он недоверчиво уставился на нее и затем взревел от негодования:
— Кэйси Грэй, вы смеетесь?
— Простите меня… — еле выдавила она в ответ, изо всех сил закусив губу и залившись краской, но так и не смогла справиться с собой и, наконец, расхохоталась во весь голос.
— Леди, — мрачно произнес Джеффри, — вы заслуживаете хорошей взбучки.
— Я знаю, что тут просто неуместен смех, но, Джеффри, — «сладострастные мысли» [2]?!
Он обиженно нахмурился.
— Я знаю значение этих слов.
— Да, конечно. — Она поставила свой стакан на крыльцо и заправила выбившуюся прядь волос под шарф, стараясь взять себя в руки. — Это слово происходит от латинского lascivions, что значит «похотливый», или «возбуждающий»… ну, вы понимаете. Я просто вспомнила, как вы подтрунивали над тем, что я произнесла редко употребляемое слово «прострация», тогда как вы в подобных случаях говорите что-то другое. Мне не следовало смеяться. Я знаю, у нас серьезный разговор, но мне вдруг пришло в голову, что мы, может быть, не такие уж разные на самом деле.