Перед внутренним взором Чингиза навязчиво замелькали цветные рваные картинки: череда низких серых зданий, бородатый высокий старик, облачённый в тёмно-фиолетовый балахон, железные тёмно-зелёные кони, оснащённые – вместо ног и копыт – чёрными вертящимися колёсами… А ещё в этом сне была она, стройная и безумно-красивая черноволосая женщина – с фиалковыми глазами молодой степной кобылицы…
Время текло медленно и вязко. Незнакомка – в том странном сне – ласково улыбалась и призывно махала рукой. Хотелось смеяться от радости и бежать, бежать, бежать… Куда – бежать? Конечно же, за ней. За той, предназначенной Богами…
Раздался размеренный ритмичный перестук.
«Пора», – подумал Чингиз и, безжалостно отгоняя усилием воли призрачное наваждение, открыл глаза.
Вокруг царил тревожный, серо-призрачный полусумрак. Наступил час волка. Невдалеке трескуче догорал шаманский костерок.
Чуть в стороне от костра, внимательно вглядываясь в тёмный восточный край ночного неба, застыла старая Гульча.
«Куда подевались её грязные обноски-лохмотья? – мысленно удивился Чингиз. – Да и горб пропал без следа…»
Шаманка была облачена в широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный разноцветным бисером и блестящими монетками. На её голове красовалась островерхая монгольская шапка, отороченная пышным мехом неизвестного животного. Лицо пожилой женщины было испещрено красно-чёрными узорами – вычурными и странными.
Гульча, несколько раз сильно ударив в бубен, прокричала несколько гортанных и резких фраз.
Странно, но на Небесах её как будто услышали: через мгновение на восточном краю небосклона затеплилась робкая розовая нитка зари. Звёзды начали, тускнея, исчезать. Бледная Луна, потеряв где-то половинку своего круга, визуально приблизилась к западной линии горизонта.
Шаманка закружилась в каком-то странном танце, полном резких и угловатых движений, и запела – на незнакомом языке – что-то очень тягучее и рвано-непостоянное. Порой в её песне проскальзывали просительные и жалостливые нотки, иногда же, наоборот, угадывался яростный, ничем не прикрытый гнев…
Удары в бубен участились.
Старуха, медленно и плавно обойдя несколько раз вокруг догорающего костра, направилась к Чингизу. Глаза – молодые, яркие, изумрудно-зелёные – приблизились к нему вплотную.
«Какие же у неё красивые волосы! – пробежала в пустой голове одинокая шальная мысль. – Огненно-рыжие, блестящие. И бородавок больше нет на носу…»
– Смотри на меня! – велел звонкий голос, в котором не ощущалось ничего старушечьего. – В глаза мне смотри, степной жеребёнок! Не мигая, смотри! Ещё! Ещё! Ещё…