Балк расстрелял последний импровизированный магазин из второго маузера. Первый заклинил, поперхнувшись очередью еще на прошлом. Со словами «браток, сбереги», он бросил оба бесполезных и тяжелых пистолета сидящему на земле с распоротой японским штыком ногой солдатику в белой гимнастерке и, достав из–за пояса наган, снова кинулся в схватку. Результативно расстреляв 6 (ШЕСТЬ) патронов, он отбросил и наган, подобрал с земли винтовку и с криком «Пи***ц всему!» снова ринулся в мясорубку. Дальнейший ход боя для него был сплошной чередой уколов, ударов прикладом и ногами, парирований и уклонений. В себя он пришел, выплыв из состояния «берсеркера» только когда в поле его зрения не осталось вражеских солдат.
Выдвинутый было к месту прорыва русскими японской цепи резервный полк, при попытке перейти в атаку, и перевесить чашу весов в рукопашной, был еще на подходе рассеян сначала огнем гаубиц «Ильи Муромца», а потом окончательно добит шрапнелями подоспевшего на прямую наводку «Добрыни». Правда и «Добрыня» нарвался на замаскированную, как раз на случай его появления морскую 75 миллиметровую пушку, и теперь его первый броневагон больше походил на дуршлаг. Потери русских в рукопашной составили 234 убитыми и порядка 500 ранеными. И несмотря на то, что японцы потеряли раз в 5 больше, это было слишком много — так, как японцам, в отличие от русских, было где взять пополнение.
Медленно бредущий к своим траншеям Балк, только что договорился о перемирии для выноса раненых с японским капитаном, который вовремя переговоров зажимал рукой прострелянное бедро. Теперь он мысленно прокручивал в голове варианты разговора с Михаилом. Пули в спину вроде можно было не опасаться, касательная рана от лезвия отведенного рукой штыка на левом плече почти не беспокоила, адреналин уже схлынул и Балком овладела привычная послебоевая апатия. Можно было конечно и не признаваться Михаилу, откуда именно прилетела «его» пуля… Но тогда воспитательный эффект будет смазан, да и грамотный доктор поймет, что пуля вошла в ногу сзади. «Так, а вот и стервятнички — у входа в санитарный вагон, где явно находился Михаил столпились все наличные офицеры, во главе конечно же с ротмистром Водягой. Хм, что — то не похоже, судя по его чистенькому виду, что он принимал участие в той самой штыковой, которую сам и затеял, ну держись, сука», — багровая волна, схлынувшая было с окончанием рукопашной снова стала медленно но верно затапливать сознание бывшего спецназовца.
- Ротмистр! Вон отсюда! Крр–у–гом! Арррш! Через час потрудитесь объяснить его высочеству товарищу Михаилу, почему вы, вопреки тактике современного боя, подняли полк в рукопашную не с 50 метров, а с полверсты!! Это неграмотность, или предательство? — недобро прошипел покрытый чужой и своей кровью лейтенант, чем на корню пресек попытки Водяги вспомнить о субординации, — Ржевский, Ветлицкий, Бурнос! Встать в двух метрах от двери, с той стороны, ближе никого не допускать, при неподчинении — стрелять! Будь там хоть сам адмирал Макаров! Где Ветлицкий, я что ему личное приглашение посылать должен в письменном виде?!