— Есть! — ответили разом делегаты и вышли.
Александр Петрович не торопясь закрыл иллюминатор, постоял, глядя сквозь стекло вдаль, и, не оборачиваясь, спросил:
— Вашему старшему сколько лет?
Дроздов сидел, щурился и чуть покачивал головой. Похоже было, что он думал о чем-то с грустью. И улыбка у него вышла грустная:
— Сергею — тринадцатый.
Александр Петрович уселся в кресло рядом с ним и тоже задумался, постукивая пальцами по локотникам.
В каюте установилась тишина, какая-то особенная, мирная. И ритмичное вздрагивание корпуса парохода от работы машины нисколько не нарушало этой тишины, наоборот — усиливало ее, подчеркивало.
Волны изредка поднимали «Большевик» на своих могучих спинах, медленно кренили его на один борт, на другой.
— От норд-оста, — заметил Дроздов.
— Да, — отозвался капитан.
— Перед самым моим отъездом Сережка сочинил стихотворение и посвятил его мне. «Норд-ост свирепый и холодный».
Помолчали.
Счетчики приборов осторожно постукивали над капитанским письменным столом.
Александр Петрович откинулся на спинку кресла и пристально, долго смотрел на профессора.
Когда человек уходит в море, будь он первым из первых закоренелых моряков, всё равно грусть нападет на него. Он будет часто вспоминать дом, семью, друзей, просто думать о чем-то приятном на берегу.
— Вот гляжу я на вас, Александр Николаевич, — заговорил, наконец, капитан, — и не могу надивиться. Какой вы профессор?
— Молод?
— Нет. Беспокойный. Ученый человек, имеете троих детей, которые, наверное, скучают без отца, а вы по Арктике гоняетесь за какими-то жар-птицами.
— И я о том же думал сейчас, — улыбнулся профессор. — Один мой университетский товарищ, тоже орнитолог, он на юге директором крупнейшего птицеводческого треста. Какая птица у него? Куры, утки, гуси, индейки — новых пород сколько! Четыре правительственных награды человек имеет, золотые медали с сельскохозяйственных выставок.
— И ничего?
— То есть как ничего? Да он своей продукцией сотни, тысячи людей снабжает. Кормилец страны!
— Я про другое. Не тянет его никуда?
— А-а! — протянул Дроздов и задумался. — Впрочем, кто его знает.
Профессор, в точности как Александр Петрович, откинулся на спинку кресла и в упор разглядывал своего собеседника.
Так они посидели молча еще несколько минут.
Пароход сильно накренило подкатившейся снизу мертвой волной. В другой раз кинуло стремительней.
— Ненавижу мертвую зыбь, — проворчал капитан, — всю душу вымотает.
— За столько лет пора бы уж и привыкнуть, — ухмыльнулся Дроздов.
— Прошу уволить.
Профессор, подражая капитану, забарабанил пальцами по локотникам кресла.