— Едем ко мне? — предложил Борис, и я согласно кивнула. Мужики и выпивка — отличное лекарство от депрессии. Лучше в обратной последовательности.
Мы забрали вещи в гардеробе, и тут меня неожиданно потянуло в туалет. Стоя над раковиной в пальто нараспашку, я безуспешно пыталась справиться с тошнотой, вскинула голову и увидела свое отражение в зеркале. Диковатого вида существо с осоловелыми глазами и кривящимся ртом.
— Ужас, — пробормотала я, покосилась на дверь, вытерла физиономию полотенцем и решительно направилась к окну. Встречаться с Борей совершенно не хотелось, и количество выпитого никакого значения не имело. Открыв окно, я взгромоздилась на подоконник, девица, вышедшая в этот момент из кабинки, произнесла:
— Блин, ты чего?
А я ответила:
— Я — чайка, — и прыгнула вниз, хотя назвать это прыжком было все-таки затруднительно. Дураков и пьяных господь бережет, часто повторяла мама и, как всегда, оказалась права. Цокольный этаж был довольно высоким и, рухнув вниз, я запросто могла свернуть себе шею, но обошлось лишь синяком на локте. Лежа в снегу, я искала в себе силы, чтобы подняться, и тут кто-то, ухватив меня за плечи, резко дернул вверх. «Менты», — с отчаянием решила я, уже представив свои объяснения в отделении.
— Чего ж ты от жениха-то прячешься? — весело поинтересовался знакомый голос, и, прищурив один глаз, вторым я распознала Берсеньева.
— Прекрати мелькать у меня перед глазами, — сказала я, а он засмеялся:
— Идем, прямой потомок обезьяны.
— Жаль, мама тебя не слышит.
— Счастье, что она тебя не видит.
— А где блондинка? — спросила я.
— Она крашеная. А я любитель натуральных продуктов. Ты идти-то можешь? — разозлился он и как следует меня тряхнул.
— Могу, — нагло соврала я, он вновь схватил меня за плечи и поволок к парковке, где стояла его машина. Запихнул на заднее сиденье, сам сел за руль, и вскоре мы уже выезжали на проспект. Я натянула пальто на голову и заснула.
Пробуждение было неприятным. Берсеньев тянул меня из машины за ноги, наверное, готовясь выбросить в сугроб.
— Я сама, — запоздало буркнула я и тут сообразила, что лежу на его плече головой вниз, а он бодро поднимается по лестнице моего подъезда.
— У тебя опять свет в кухне, — сообщил он ворчливо. — Если это сестрица, мне трындец. Обвинит в совращении малолетних.
— Мне уже давно минуло восемнадцать, — промямлила я, пытаясь устроиться на его плече поудобнее или хотя бы головой о его спину не биться.
— Согласись, что умом ты все-таки слабовата и о совершеннолетней не дотягиваешь.
Берсеньев распахнул дверь, которая оказалась незапертой, и вошел в квартиру. Я, щурясь от света, постаралась что-нибудь разглядеть.