— Ну что вы, сир! — ответила Чармейн. Она как раз думала, как бы переписать свиток тайком для Софи и Светика, а король подсказал ей выход из положения.
Остаток дня она посвятила тому, чтобы сделать две копии свитка. Одна была черновой и путаной, потому что Чармейн постоянно приходилось спрашивать, что означает то или иное примечание, зато вторую Чармейн написала самым красивым своим почерком лично для короля. Ей было так же интересно, как и королю. Почему племянник Ганса Петера Третьего «отправился в горы разбойничать»? За что королеву Гертруду прозвали «опасной колдуньей»? И почему ее дочь принцесса Изолла удостоилась примечания «возлюбленная синего человека»?
Король не мог ответить на эти вопросы, зато сказал, что прекрасно знает, за что принца Николаса Адольфа прозвали «пьяницей». Заметила ли Чармейн примечание, где говорится, что отец принца Петер Ганс Четвертый именовался «мрачным тираном и к тому же чародеем»?
— Некоторые мои предшественники были не очень хорошими людьми, — признался король. — Ручаюсь, этот Петер Ганс нещадно третировал бедного Николаса. Говорят, случается, что эльфийская кровь портится в жилах, — но я думаю, все дело в характере.
Уже под вечер, когда Чармейн добралась до самого низа свитка, где почти все правители носили имена Адольф, Адольф Петер или Людовик Адольф, она с изумлением обнаружила принцессу Моину, которая «стала супругой знатного дальнийского властителя, однако умерла, так как произвела на свет отвратительного лаббокина». Чармейн была уверена, что в дневнике фрейлины говорилось именно о Моине. Судя по всему, нашелся человек, поверивший рассказу повитухи. Чармейн решила не говорить об этом королю.
Тремя строчками ниже она наткнулась на самого короля, «чересчур увлеченного своими книгами», и на принцессу Хильду, «отказавшуюся стать женою одного короля, трех герцогов и чародея». Короля с дочерью оттеснили к самому краю листа многочисленные потомки королевского дядюшки Николаса Петера, у которого, похоже, была уйма детей. Дети этих детей занимали весь нижний ряд. Как они только не перепутают, кто чей, подумала Чармейн. Половину девочек звали Матильдами, а другую половину — Изоллами, а мальчики по большей части были или Гансы, или Гансы Адольфы. Различить их можно было только по примечаниям, сделанным крошечными буковками: один из Гансов, «большой невежа», «утоп», другой «погиб от несчастного случая», а третий «умер на чужбине». С девочками все обстояло еще хуже. Одна Матильда «гордилась своим занудством», другая была «опасна, как кор. Гертруда», в третьей не нашлось «ничего хорошего». Все Изоллы были либо «злодейки», либо «отравлены». Наследник короля Людовик Николас стоял особняком от остальной семейки, совершенно, по мнению Чармейн, кошмарной: рядом с его именем не было никаких примечаний, как и рядом с именем древнего скучного Адольфа.