В полдень я накрывал стол для простого ленча. Альма довольствовалась четвертью плитки шоколада и, грызя его, разговаривала со мной на немецком, единственном языке, который представлялся ей пригодным для рассказов о ее юности. До моего переезда к ней мы беседовали подолгу, но только о философии, так что фрагментарные рассказы Альмы о ее жизни доставляли мне подлинное наслаждение, тем более что со временем я сумел сложить из них связное целое.
Родившаяся в семье музыкальных дел мастеров, она выросла в девятом районе Вены, Альзергрунде, всего в десяти минутах ходьбы от дома Фрейда. Отец ее каждый день уезжал на велосипеде в Оттакринг, там, неподалеку от Гюртель, у него была небольшая фабрика, на которой работало тридцать мастеров, изготавливавших рояли, арфы и клавесины. Альма живо описывала свои посещения этой фабрички: густой, ударявший в голову запах лака, перестук инструментов, мускулистые мужчины в рубашках с короткими рукавами. Отец был заядлым изобретателем и постоянно испытывал устройства, не имевшие к его основному делу никакого отношения.
– Скрипку, которая стоит в музыкальной гостиной, он сделал для меня сразу после моего рождения, – сказала Альма. – И он, и мама умели и изготавливать вещи своими руками, и ценить работу других мастеров. Любовь их друг к другу была, пожалуй, материалистичной, хоть и возвышенно чувственной на свой манер. Я в этом смысле сильно от них отставала, была по натуре их противоположностью. Полагаю, осталась ею и поныне… Ну так вот, скрипка эта попала ко мне словно обвешанной ожиданиями. Думаю, они надеялись, что я вырасту и стану солисткой. Но у меня отсутствовал талант. Усердие, это да, его хватало. Мои учителя вечно твердили, что техника у меня великолепная. И мне пришлось состариться, прежде чем я поняла, что они имели в виду. Сестра как музыкант была на голову выше меня.
– А на чем она играет?
– Играла. На виолончели. Также изготовленной отцом. Но из сестры солистка тоже не получилась – те зачатки честолюбия, какими она обладала, уничтожились ее замужеством.
С ранних лет обе девочки учили английский и французский. Альма, у которой обнаружились способности к языкам, увлеклась античной литературой, и это быстро пробудило в ней интерес к философии. Она в красочных подробностях описывала мне Gymnasium, в которой сдавала экзамены на аттестат зрелости, и Kaffeehaus, куда заглядывала ради пирожных и разговоров. Для молодых и любознательных жителей Вены то было хорошее время. Человек быстро сводил знакомство со всеми – при условии, что он происходил из определенного класса и принадлежал к определенному слою общества, – рассказы Альмы о ее знакомых напоминали мне перекличку, на которую выходят в раю гении и корифеи.