— Не сказать, чтобы это было его любимой пищей.
Кейтлин внезапно почувствовала жалость к лошади. Похоже, Меган была права. У Диабло не было шансов.
— И сколько он сегодня взял у вас?
Рафаэло улыбнулся.
— Две горсти. Но завтра будет больше. Мы будем двигаться медленно. Зачем торопиться?
— Вот Меган считает, что вы терпеливы. Я думаю, вы — безжалостны.
Рафаэло рассмеялся:
— Он не будет голодать.
— Надеюсь… А… с женщинами вы используете те же методы?
— Кейтлин! — Меган аж взвизгнула. — Ну что за вопросы ты задаешь! Впрочем, мне надо позвонить. Кстати, не забудь, что мы собирались в город. — И, махнув рукой, она умчалась, оставив Кейтлин с ее дурацким вопросом, который вылетел у нее помимо воли.
— Это… зависит от обстоятельств, — подумав, ответил Рафаэло.
— От обстоятельств?
— От женщины. От ее прошлого опыта. У современной женщины обычно много потребностей. И терпения здесь не нужно. Она и так будет ненасытна. — Его глаза под тяжелыми веками заставляли искры пробегать по ее телу. — Но если у нее меньше опыта… — его голос опустился почти до шепота, — то она требует более нежного обращения.
— Нежного обращения? — словно завороженная повторила Кейтлин.
— Разумеется. Я бы ухаживал за ней… с поцелуями… и с разговорами.
— А почему… почему вы говорите мне это?
На его губах появилась такая страстная, чувственная улыбка, что по телу девушки побежали мурашки от какого-то сладостного, неведомого ей предвкушения.
— Потому что вы этим заинтересовались.
Она открыла… а потом закрыла рот. И ей не пришло в голову ничего более умного, как сказать, что они с Меган собирались сегодня в город.
В понедельник утром Рафаэло покидал офис Саксона вполне удовлетворенный исходом встречи. И он и его адвокат решительно дали понять главе «Саксон Фолли», что не уйдут отсюда, пока не получат того, что причитается по праву его сыну. Филипп никогда не поддерживал мать Рафаэло и сейчас должен был заплатить кровью или же ее эквивалентом — землей «Саксон Фолли».
Кей снова не присутствовала на встрече, сославшись на неотложные дела. По всему было видно, что их брак на грани краха. И мрачное выражение лица Филиппа было лучшее тому подтверждение. Но все это не принесло Рафаэло ожидаемого удовлетворения. Что-то было не так и шло вразрез с его идеальным планом мести, откуда-то вдруг появилось это неожиданное, сосущее чувство, похожее на угрызения совести. Впрочем, Рафаэло отмахнулся от мрачных мыслей. В любом случае содеянное Филиппом значительно перетягивало чашу Фемидиных весов, и уж если кому следовало в первую очередь терзаться муками совести, так это мужчине, обесчестившему женщину, обворовавшему и бросившему ее.