Прошло два дня с тех пор, как Стимпсон рассказал ему то, что сумел узнать про бывшего священника Норленда; два дня, в течение которых Джонатан вынуждал себя набраться терпения, так как Стимпсон имел доступ в места, теперь для него закрытые; Норленд, думал он, Норленд, расстриженный поп, развратитель… Конечно же, бывший священнослужитель не может быть убийцей, но кто еще остается? Джонатан, вспоминая странные слова, сказанные Розе напавшим на нее, попытался узнать о Вильяме Блейке побольше и выяснил, что поэт не терпел официальные религии и ненавидел священнослужителей. Не такое ли чувство испытывает опозоренный бывший священник? Джонатан отыскал произведение, про которое говорил ему Морроу, и нашел еще одну строку, которую не смог забыть:
«Тюрьмы построены из камней Закона; бордели из кирпичей религии».
И пока он ждал Стимпсона, его напряжение перешло почти в тошноту.
Было уже почти четыре. Он медленно шел назад в сторону Министерства финансов. Все пакеты он разнес, а до встречи оставалось еще два часа, и тут его окликнули по имени. Он обернулся и увидел Абрахема Лакита, небрежно, с руками, засунутыми в карманы, подпирающего стену. Джонатан не видел его уже почти три недели.
Лакит чуть приподнял над лицом широкополую шляпу, огляделся по сторонам и зашагал к Джонатану.
— Я только что узнал, — сказал он. — Вчера вечером в Кларкенуэлле случился пожар. Небольшой, но вроде бы поблизости от места, где живет ваш брат.
Джонатан похолодел.
— Откуда ты знаешь?
Лакит пожал плечами.
— В Кларкенуэлле ведется слежка. Я про такие случаи слышу.
Конечно, слышит и недавно сообщал о них Джонатану.
Машинально Джонатан сунул руку в карман за монетой, но не взял ее и сказал медленно:
— Тебе не требуется сообщать мне про это. Ты больше на меня не работаешь.
Лакит кивнул и лукаво ухмыльнулся.
— Да, мне говорили.
Джонатан отдал ему монету.
— Спасибо, — сказал он. — Я сейчас же отправлюсь туда.
Когда Джонатан увидел, что дом его брата сгорел дотла, и вдохнул запах едкой гари, его оледенило предчувствие чего-то ужасного. «Мне следовало побывать у него, как только я вернулся из Портсмута, — безмолвно упрекнул он себя. — До того, как отвлекся из-за этого попа. Мне следовало предостеречь его…»
Но против чего? Против кого?
Внезапно он увидел, что к нему бредет растрепанная грязная старуха, тяжело шаркая подошвами. Узнав полоумную старую каргу, которая жила в комнатах под Александром, он невольно попятился, но она уже вцепилась грязными пальцами ему в рукав.
— И ниспал огонь Господень, — бормотала она дрожащим голосом, — и пожрал все сожжение: и дрова, и камни, и прах. — Она крепче стиснула его руку, и ее беззубый рот продолжал бормотать. — Это была кара, знаешь ли. Кара!