«…из всех разнообразных событий, какими отмечен ход нынешней войны, наиболее горестным по-человечески и самым губительным по последствиям является то, о котором мы поведаем сегодня. Шесть или семь тысяч жертв, сражавшихся во имя самого справедливого дела, во имя религии их предков и за восстановление Трона их законного Монарха против шайки звероподобных узурпаторов, сражавшихся, короче говоря, за избавление своих близких, оставшихся во Франции, от ига тирании, пали жертвами своих варварских врагов. Некоторые были убиты саблями, оборвавшими их несвершившиеся карьеры, другие сдались врагам-каннибалам, избежав смерти на поле брани для того лишь, чтобы принять ее более жестоким и жутким образом согласно гнусному обычаю революционного трибунала… Как выяснилось, республиканский генерал Гош, получив весьма значительные подкрепления, численностью, как полагают, в 40 тысяч человек, атаковал роялистов на Полуострове. Эмигранты никогда такими силами не располагали: по сообщениям, их всего было лишь четыре тысячи помимо четырех тысяч шуанов. Обстоятельства этой катастрофы известны столь мало, что мы можем сообщать о них, исходя лишь из слухов, согласно которым ожидавшееся подкрепление из внутренней области было предательски заманено в ловушку».
— Катастрофа, — сказал аптекарь. — Отвезти этих ребят туда на английских кораблях и бросить там умирать. Ну и цена!
Ротье сунул листок назад аптекарю и подумал: «Золото!» Золото в подзорной трубе, потерянной Александром Уилмотом. Это была плата. Они все-таки получили письмо и с сокрушающим результатом использовали содержащееся в нем известие.
Он взял опий, заплатил за него и неверной походкой вышел на темную улицу, где все еще дребезжала шарманка. Его заключительное обязательство было оплачено… Но такой ценой!
Вернувшись к себе, он запер дверь и сжег в камине все свои бумаги, пока вонь тлеющего пепла не обожгла ему ноздри. Сжег он и «Мифологию» Лефевра, вырывая страницу за страницей из маленькой книжки и кидая их в огонь, пока ни одной не осталось. Только тогда он заметил, что локон рыжих волос упал на пол. Он нагнулся поднять его и нежно подержал в руке, будто средоточие всего испытанного им счастья. И на мгновение что-то сходное с надеждой вспыхнуло в его удрученном сердце, ибо он выполнил то, что от него требовалось взамен на обещанную свободу для него, Гая и Августы.
Его пальцы сомкнулись на локоне, сминая его. Как долго, упрекнул он себя, стоя в этой сумрачной комнате, как долго, глупец, ты будешь и дальше себя обманывать? Для Августы в ее видении свободы ему места нет. И, глядя на свой большой стиснутый кулак, он задумался над тем, когда в нем пробудилось сознание, что любовь, пожиравшая его так долго, умирает?