— Поглядите на них! — буркнул Норленд и плюнул в окошко в сторону женщин. — Проклятые блудни! Поглядите на их лица! Бесспорно, они сотворены для кромешного мрака, все до единой.
Толстые пальцы Норленда сжимались и разжимались на его коленях. Александра напугала смена противоположных чувств бывшего священника: то усмешливое благодушие, то ожесточенный гнев. Его длинное обрюзглое лицо, когда-то, видимо, красивое, искажала ярость. Вот, подумал Александр, человек, ненавидящий всех женщин. Включая Августу. То, что он наговорил о ней и Карлайне, конечно же, продиктовано просто злобой.
Он испытал облегчение при мысли, что их поездка приближается к концу. И действительно, через минуту-другую Норленд уже стучал по крыше кареты, приказывая кучеру остановиться.
— Ну, друг мой, — объявил он, оборачиваясь к Александру, — вот и Кларкенуэллский выгон. Надеюсь вскоре вас вновь увидеть в месте кромешного мрака, оно же путеводная звезда для всех нас, проклятых душ.
Черное настроение Норленда еще не рассеялось. Александр взглянул на него с новой тревогой. Не подразумевает ли он дом де Монпелье? Казалось, бывший священник говорил об Аде.
Александр начал с трудом выбираться из дверцы, и, видимо, смятение отразилось на его лице, так как, едва он захлопнул ее за собой, Норленд, утирая следы коньяка с губ, внезапно ухмыльнулся ему из открытого окошка и сказал:
— Разумеется, я имею в виду небесный чертог мадам де Монпелье. А говорю я о нем подобным образом, потому что от города до него так далеко. Судя по восхищению, с каким они отзывались о ваших талантах, я очень скоро увижу вас там. Пока же прощайте. Для меня настало время удалиться «от варварских дисгармоничных звуков, от Бахуса со присными его».
Норленд вновь стал самим собой, с широкой улыбкой подняв ладонь в прощальном жесте.
Александр, стоя на обочине, тоже поднял ладонь и следил, как карета медленно отъезжает. Грязь, облепившая ее большие колеса, обсыпала его плащ, но он даже не заметил этого.
— Товарищество Тициуса, — бормотал он про себя. — Товарищество Тициуса.
Да, час был поздний. На выгоне ни души, в караульне тишина, в колодках позорного столба — никого. В воздухе висел тяжелый солодовый запах пивоварни. В окнах маленьких домов — ни огонька. Все светильники внутри погашены, как и звезды.
Стоя там, Александр слышал далекое громыхание неблагоуханной повозки золотарей, направляющейся по Тернмилл-стрит собирать ночной груз экскрементов. Кто бы захотел, чтобы свет дня озарял такую работу? И, подумал он, в этом кишащем людьми городе многие тоже предпочитают темноту. Ему пришли на ум скудно освещенные комнаты верхнего этажа трактира «Лебедь» на Вир-стрит, место тайных встреч за запертыми дверями. Он вспомнил, как несколько человек были побиты камнями у Чипсайдского позорного столба за их причастность к скандалу Вир-стрит. Лондонская чернь добралась до них прежде, чем констебли успели их защитить. Впрочем, констебли, пожалуй, особенно и не старались защищать людей в колодках у позорного столба.