Ма просыпается и выхватывает у меня газету.
— Давай лучше я почитаю тебе книгу про кролика Петра.
— Но ведь здесь написано обо мне, о мальчике-бонсай.
— Что там еще за банзай? — Она снова смотрит в газету и, убирая волосы с лица, стонет.
— А что такое бонсай?
— Это такие крошечные деревца. Люди выращивают их в горшках и каждый день обрезают, чтобы они росли искривленными.
Я вспоминаю наш цветок. Мы никогда его не обрезали, позволяя ему расти, как он захочет, а он взял и умер.
— Но я ведь не дерево, а мальчик.
— Это — просто образное сравнение. — Ма комкает газету и бросает ее в мусорное ведро.
— Там написано «является», но ведь являются только привидения.
— Газетчики часто пишут неправильно.
Газетчики — это все равно что люди из «Алисы в Стране чудес», которые на самом деле оказались колодой карт.
— Там написано, что ты красивая.
Ма смеется. Но ведь она и вправду красивая. Теперь я видел уже много настоящих человеческих лиц, но у нее — самое красивое.
Я снова сморкаюсь — кожа вокруг носа стала красной и болит. Ма пьет свои обезболивающие таблетки, но головная боль у нее не проходит. Я не думал, что у нее будет болеть голова, когда мы окажемся снаружи. Я глажу в темноте ее волосы. Правда, в комнате номер семь не бывает полной тьмы, потому что серебряное лицо Бога светит в окно. Ма была права: оно совсем не круглое, а заостренное с обоих концов.
Ночью вокруг нас летают вампиры-микробы, надевшие маски, чтобы мы не смогли увидеть их лиц. Потом появляется пустой гроб, который превращается в гигантский унитаз, и смывает в себя весь мир.
— Тише, тише, это всего лишь сон, — успокаивает меня Ма.
Потом сумасшедший Эджит заталкивает какашки Раджи в пакет, чтобы отослать их нам, и все из-за того, что я оставил себе шесть игрушек. Кто-то ломает мне кости и втыкает в них кнопки. Я просыпаюсь в слезах, и Ма позволяет мне долго сосать ее правую грудь, молоко в которой на этот раз довольно жирное.
— Я оставил себе не пять, а шесть игрушек, — говорю я Ма.
— Что?
— Ну, из тех, что прислали сумасшедшие поклонники, я оставил себе шесть.
— Это не важно, — отвечает Ма.
— Нет, важно, я оставил шесть, а не отослал их больным детям.
— Но ведь их прислали тебе, их тебе подарили.
— Тогда почему ты разрешила мне взять только пять?
— Нельзя же иметь столько, сколько хочешь. Спи.
Но я не могу уснуть.
— Кто-то зажал мне нос.
— Просто твои сопли загустели, а это значит, что ты скоро совсем поправишься.
— Но как же я поправлюсь, если не смогу дышать?
— Для этого Бог и дал тебе рот, чтобы ты дышал через него. Это его план Б, — говорит Ма.