— Ну, вот мы и дома, — говорит Ма, распахивая дверь.
Что это за дом, если мы в нем ни разу не были!
Наша квартира похожа на дом, только вытянута в длину. В ней пять комнат, это хорошо, и еще ванная, где мы можем принимать ванну, а не душ.
— А можно мне искупаться прямо сейчас?
— Давай сначала устроимся, — говорит Ма.
Плита на кухне с огнем, как у бабушки. Рядом с ней — гостиная с диваном, низким столиком и огромным телевизором.
Бабушка на кухне вынимает из коробки продукты, приговаривая:
— Молоко, баранки, не знаю, начала ли ты снова пить кофе… Джек любит подушечки в виде букв, однажды он даже выложил из них слово «вулкан».
Ма обнимает бабушку и останавливает ее:
— Спасибо тебе.
— Может, привезти еще чего-нибудь?
— Нет, я думаю, ты ничего не забыла. До свидания, мам.
Вдруг лицо у бабушки кривится.
— Знаешь…
— Что? — спрашивает Ма. — Что ты хотела сказать?
— Я тоже не забыла ни одного дня, проведенного с тобой. — Они больше ничего не говорят, и я проверяю, на какой кровати лучше прыгать. Когда я кувыркаюсь, до меня доносится их оживленный разговор. Я прохожу по комнатам, открывая все двери.
После того как бабушка уходит, Ма показывает мне, как запирать дверь. Это что-то вроде ключа, благодаря которому открывать или закрывать дверь изнутри сможем только мы. В кровати я вспоминаю, что давно уже не сосал, и начинаю задирать мамину футболку.
— По-моему, там уже ничего не осталось, — говорит Ма.
— Нет, должно было остаться.
— Дело в том, что, когда молоко долго не сосут, грудь говорит себе: «Ну, раз мое молоко больше никому не нужно, я перестану его вырабатывать».
— Как глупо. Я уверен, что там еще кое-что осталось…
— Нет, — говорит Ма, закрывая грудь рукой. — Извини, но молока больше не будет. Иди сюда. — Мы крепко обнимаемся. В моем ухе звучит бум-бум, это стучит мамино сердце. Я снова задираю ее футболку. — Джек!
Я целую правую грудь и говорю:
— До свидания. — Потом я дважды целую левую, потому что молоко в ней всегда было вкуснее. Ма так крепко прижимает к себе мою голову, что я вынужден ей сказать: — Я сейчас задохнусь.
И она отпускает ее.
Я вижу бледно-красное лицо Бога. Я несколько раз мигаю, и свет исчезает и появляется. Я жду, когда проснется Ма.
— А долго мы будем жить самостоятельно?
Ма зевает.
— Сколько захотим.
— Я хочу одну неделю.
Она поворачивается всем телом:
— Ну хорошо, поживем недельку, а потом посмотрим.
Я наматываю ее волосы себе на руку, словно веревку.
— Я могу остричь тебе волосы, и тогда мы снова станем похожи друг на друга.
Но Ма качает головой:
— Я хочу сохранить длинные волосы.