— Мне бы патронов лучше. — ответил мальчишка.
Урусов только хмыкнул…
Окрестности Новосибирска, деревня Выселки.
Байкал, алтайский шаман
Кровавая пелена неожиданно спала, раскалённый бубен вылетел из рук и, недовольно гудя, упал в блестевшую на розовато-золотистом солнце речку. Ютпу, щеря пасть, скрылся в глубине. Джутпа бешено кольнул колдуна в сердце. Обессиленный обас-юна упал на колени, подняв облако пыли. Бой прекратился. В гудевшем зареве чёрные сполохи огня смирели, отчаянно обнимая перекрытия, облизывая деревянные крыши. Байкал почувствовал ещё один укол Джутпы. Фигурка накалилась, предупреждая хозяина об опасности. Чёрные, как пламя Эрлика глаза Байкала пожирали бегущие по деревне затянутых в зелёное фигуры с автоматами, которые буквально выкашивали людей Байкала. То здесь, то там падали, захлёбываясь кровью, чистые духом дети Тэнгри. От-Эне, встряхнув огненно-рыжими волосами, последний раз взглянула на колдуна сквозь пламя пожара и исчезла. Байкал тяжело дышал. Вдруг он вскочил, схватив большой охотничий нож, дико озираясь.
— Не поможет, чёрный. — раздался знакомый голос. — Уходи. Твои люди мертвы, а кто выжил — тех добьют. Детоубийц нынче судят строго.
От высокой сосны отделилась маленькая сгорбленная фигурка. Старуха Кымзаар, тяжело дыша, оперлась на увитый ленточками посох и насмешливо рассматривала буравившего её взглядом колдуна. Белые волосы старой шаманки трепал свежий утренний ветер, и вся она была такая лёгкая, почти невесомая. Кругом сновали духи ветра, смеясь и щекоча утомлённую траву, в дуплах тихо перешёптывались успокоившиеся лесные жители. От старухи исходил Покой.
— Ты?.. Старая ведьма! Я убью тебя! — прорычал Байкал и бросился к Кымзаар, мысленно сдавливая худощавую старушечью шею. Он почти слышал хруст ломаемых позвонков, как вдруг споткнулся, выронив блеснувший на солнце клинок. Старая шаманка не шевельнулась. Она с грустной улыбкой смотрела на черневшую в клубах дыма деревню и на босоного мальчика, грязными ручонками обхватившего ароматную плитку шоколада. Малец деловито вёл по разрушенной алтайцами деревне здоровенного десантника.
— Обас-юна, уходи. Убивать тебя — только духов гневить. Уходи, добром прошу. Тебе не победить. Убьёшь меня — это ничего, я старая. Нас Алтай-Ээзи рассудит. Оба мы чёрные, много зла творили. Уходи, сынок…
Байкал вскочил, и, бешено вращая глазами, ударил старуху наотмашь. Кымзаар со стоном упала, посох, рассыпая искры, ударился о вековой ствол и со стеклянным звоном раскололся на части.
— Старая дрянь! — Шаман, остервенело сдавливал горло старухи. — Наш народ страдает из-за этих проходимцев, собачьих отпрысков, а ты их кормишь! Тысячи погибли, когда ЭТИ сюда пришли! Они мучают духов, бьют животных, они варвары, пришедшие убивать, а ты их спасаешь? Ты, будучи заарином, проклинаешь свой народ и своими руками губишь его?