— Ты не один, вас троих туда отправляем. И смотри! Ты — самый отморозок! Если хоть где-нибудь лажанешься, мигом в зону воротим. Тут ты до самого конца останешься. Слышь? Не до звонка, а до погоста! Так что выбора у тебя нет. Живи человеком. Как сам понимаешь, лучше дышать во фраерах, чем в фартовых жмурах!
Влас не верил в собственное счастье.
«И чего этот опер выеживается, предупреждает? Я и сам не пальцем делан. Кто ж захочет пусть с полуволи снова в зону свалить?» Пошел к указанной машине, влез в нее и обомлел. Сразу дышать нечем стало: на скамьях увидел Михаила Смирнова и стукача.
Они сидели, не глядя друг на друга, отвернувшись, словно никогда не были знакомы меж собой. Завидев Власа, лицо фискала перекосилось. Передернуло и Смирнова. Помня напутствие оперативника, никто из них не обронил ни единого слова. Каждый понял, что предстоящее не будет столь розовым и безоблачным, как хотелось бы. Все трое знали, за жизнь придется выдержать, быть может, не одну яростную схватку. Оперативник, заглянув в машину, закрыл двери на замки, крикнул: «Вперед! Поехали!»
Наверное, пьяным был отец, когда дал своему мальчонке такое дурное имя — Дамир, что без сокращения означало «даешь мировую революцию»! Правда, сам пацан был далек от политики, не рубил в ней и не смыслил ни шиша, но рос хитрющим и не по возрасту смышленым. И в кого такой змеей удался?
Своего отца с дедом закладывал бабке. Бывало, вернется она с базара, где продавала молоко и яйца, творог и сметану, а Дамир сразу шасть к ней и в сумки за конфетами ныряет. Пока все не слопает, не отойдет. А чтобы бабка не отгоняла, рассказывал, сколько самогонки из погреба выкушали мужики в ее отсутствие. Ох, и гоняла бабка обоих каталкой и рубелем! Аж спины трещали. Мужики никак не могли в толк взять: как она узнала, откуда?
Обеих старших сестер выдавал отцу и матери, во сколько те вернулись с гулянья, с кем целовались у ворот. Конечно, не даром, за пряники и сушки. А сестрам угождал за семечки: носил их парням записки. Хорошо, что еще читать не умел. Деду бабку выдавал, показывал, куда старая деньги прячет, которые на базаре выручила. За это получал свистки и рогатки, которые старик ему мастерил. В общем, приспособился он неплохо. Ото всех имел, главное, не по шее или заднице. Он никого не жалел и любил только себя.
Дамир хитрил со всеми, даже врал так, что уличить его во лжи было трудно. Съест сметану, а банку разобьет. Потом скажет, что кошка столкнула. Мурку били. А через неделю снова повторялось то же самое.
Купила бабка коробку леденцов. Пацан их слопал все до единого, а свалил на сестер. Нет, он не был обжорой, просто любил все вкусное. Картошку с капустой оставлял взрослым, говорил, что от них у него живот пучит. А вот студень, голубцы и котлеты, пельмени и пироги уплетал за обе щеки. Домашние не били и не ругались на него, делали скидку на возраст. А Дамир, подрастая, привык к своему особому положению в семье.