Опыт немедленно транслировался на верфи Севастополя и Ижорские верфи, где планировалось начать закладку третьего «Архангела Михаила». Благо Петербург остро нуждался в строительных материалах и землечерпалки круглосуточно трудились над углублением устья Невы и фарватера Маркизовой лужи. Имелся реальный шанс вывести Архангела из Невы — самым узким местом станет, как не странно, Купеческий мост, ширина главного пролета которого только на полтора метра больше ширины Архангела. Но это уже не мои заботы.
Сиденье в заключении имело и свои плюсы. Удалось взглянуть отстраненно на все сделанное и проанализировать, не торопясь, массу своих ляпов. Многое, с моей нынешней колокольни, сделал бы по иному, но желания переделывать во мне так и не зародилось. Эта страна для меня уже стала «отрезанным ломтем», уходящим в прошлое. Пусть живут, как хотят. Свои мысли и наработки приберегу для нового дела — вице-империи. Единственно, что доделал — так это порекомендовал пути исправления моих же ляпов. Например, припомнился мне запах на производстве фосфора из отходов жизнедеятельности. Давно мне этот вопрос мозги мозолил на краю сознания. Ведь столько аммиака даром пропадает! А ведь аммиак это один из столпов современной мне промышленной химии!
Все многообразие применений этого газа нынешние химики не освоят, но пропустить аммиак через воду и получить нашатырный спирт, полезный как в медицине, так и в технике — вполне способны. Могут даже дополнить процесс соленой водой, вместо пресной, и пропускать через нее аммиак вместе с углекислым газом, получая соду, жизненно важную для нашей промышленности, и импортная цена которой уже увеличилась в три раза за два года.
Вот такими «доработками» и прикрывал недоделки, убеждая всех, что в производстве не должно быть отходов. Совсем не должно. Если шлак из домен уходит в отвалы — это недополученные деньги, которым нужно просто найти место, либо на стройках, либо во вторичных циклах переработки. Да, порой циклы сложны, как и вышло у нас с содой, но результат себя окупает. Даже пыль из доменного газа нужно осаживать и использовать, не выпуская «деньги в трубу» в прямом смысле. Зря мы, что ли, изучали электростатику.
Еще одной моей заботой на благо технологий стали обманки, заготавливаемые для мирового сообщества. Шило в нашем мешке стало настолько большим, что утаить его, даже с учетом всех предпринимаемых мер охраны, становилось проблематично. Вместо этого заводы, планирующие работать на экспорт, начали производство «усовершенствованных» изделий. Иностранным заказчикам наших канонерок и двигателей пустили слух, что имеющиеся двигатели устарели морально, и для них будут изготовлены более мощные и совершенные цилиндрические паровые машины. Модели новых паровиков действительно выглядели солиднее — раз в пять больше коловратников и раз в семь дороже. Оставалось пожелать будущим владельцам удачи в освоении, копировании и совершенствовании передовых технологий. Для себя мы продолжили выпускать и модернизировать устаревшие коловратники — что поделать, бедные мы, и умом убогие, все лучшее отправляем на экспорт, значит, еще и до денег жадные. Этот образ вполне соответствовал представленьям Европы о московитах, и фокус удался. По крайней мере, шпионы всех мастей воровали «новые» чертежи с великим удовольствием и с немалым прибытком для коллегии Ромодановского. Чертежи «броненосца» были, так же, украдены — и мне искренне хотелось глянуть на построенного по ним монстра. Жаль только, что это маловероятно, так как монстр вряд ли переживет спуск на воду, если у нас не сопрут еще и справочники по прочности материалов, вместе с железоделательными описями.