В целях безопасности блокировался вход в гостиницу, открытой оставалась только боковая дверь. Ночью на Тверской было страшно — помимо пьяных мужиков, снующих на машинах от одной стайки проституток к другой, по улице разъезжали милицейские патрули. И неизвестно было, кого бояться больше — обкуренных крикливых проституток, их отвязной клиентуры или рыскающей по темному городу милиции. Все они, по большому счету, были на одно лицо.
Гостиница никакого отношения к ночной Тверской не имела — она жила своей жизнью, в летнем саду колобродили счастливо напившиеся финские туристы, вились окрест полупьяные ночные жрицы. Из казино периодически прибегали мелкие клиенты, крупные до обменника не снисходили, за крупных отдувалась личная охрана (девочки, поменяйте пять тысяч долларов, да какой там паспорт, оформите на дядю Ваню из Тамбова, ладно, вот вам мое удостоверение, это всё, что есть, только оформляйте быстро, а то шеф не в духе, проигрывает по третьему кругу).
Вокруг обменника, передвигаясь коротким гусиным шагом и таща за собой гудящий пылесос за резиновый хобот, убиралась тетя Майя — самая старая и от этого особенно авторитетная уборщица гостиницы. После уборки она обязательно заходила к девочкам в обменник — попить чаю. Рассказывала удивительные истории о прошлом «Интуриста». Например, поведала страшным шепотом причину хромоты сутенерши Веры.
— Она ведь раньше сама проституткой была! Работала где-то в тайном притоне. Туда наряд милиции нагрянул, а она выпрыгнула в окно. Со второго этажа. Вот и сломала себе ногу. Но ремесло свое позорное все равно не бросила. И на хромых, видать, есть спрос. А теперь она у них начальница. Вон, сколько золота на себе таскает. На «Ауди» ездит. Богатая! Я слышала, — переходила на азбуку Морзе тетя Майя, — что и на таких, как я, есть спрос. Чтобы без груди и в возрасте! Тьфу!
— Ну чего сразу тьфу? — возмущались девочки.
— Конечно, тьфу. Кому оно надо — весь перед изрезан, самой страшно глядеть.
Мужа-предателя она все равно любила.
— Хорошо жили, душа в душу. А вот детей не случилось. Кровью не совпадали, резусами. Восемь выкидышей я пережила, во-семь! Но он меня любил, прощал.
— Что прощал?
— Как что? Резус мой прощал. У него плюс, а у меня минус. Не совпадали.
— Благородный какой.
— Благородный, ага, — не замечала иронии тетя Майя, — а вот рака мне уже не смог простить. Через месяц ушел. Да и кто такое станет прощать?
С тетей Майей никто не спорил. Даже О. Ф. Потому что это было совершенно бессмысленным занятием.
Ибо когда женщина по-настоящему любит — это навсегда.